– Тебе нужно вернуться домой, Сесилия.

Я фыркаю, поднимаю с земли куртку и надеваю ее.

– Кому как не тебе знать, что это последнее, что я сделаю.

– Ты всегда любила все усложнять.

– Так теперь я виновата? – Делаю к нему шаг, и Тобиас начинает шумно дышать, словно даже запах мой ему омерзителен. Я принимаю этот удар, зная, что, возможно, большего не получу.

– Той ночью должна была умереть я, – настаиваю я. – Ты ненавидишь меня, потому что я не умерла?

– За решение Доминика мне некого винить, кроме него.

– Сомневаюсь, что ты говоришь всерьез.

– Так и есть. Это не твоя вина. Но в твоем обществе я часто говорю не всерьез. И это прекратится, как только ты уедешь.

Мне горько стоять к нему так близко и не иметь возможности коснуться. За несколько минут желание, которое я чувствовала годами, усиливается в десятикратном размере, пока я держу лицо, держась за ощущения те секунды, которые он разрешает нам находиться в непосредственной близости. Тобиас тоже это чувствует, я знаю. Я потеряла свое сердце в ту минуту, когда мы соединились на молекулярном уровне. Где-то посреди игр, которыми мы развлекались, и подаренной ему любви я потеряла гораздо больше.

Одна ошибка, одна ночь стоила нам всего.

Он явно мне не доверяет. Наверное, думает, что я вернулась с каким-то умыслом.

Отчасти так и есть.

Но теперь очевидно, что это была жалкая попытка освободиться от его власти. И надежда исчезает, ведь чем дольше он на меня смотрит, тем глубже я опускаюсь в этот переменчивый омут. Он научил меня всему, что я знаю. Он и его братья научили меня любви во всех ее проявлениях.

Но в этом человеке таится самое жаркое пламя.

Я до конца жизни буду его любить и презирать за то, что отнял, за то, что отверг, отвернулся, выгнал. И я не противилась этому из-за жертвы, на которую ему пришлось пойти. Но я тоже расплачивалась, и пора Тобиасу об этом узнать. Я поворачиваюсь к нему лицом.

– Я любила его.

Он опускает глаза.

– Знаю.

– Но не так, как любила тебя.