– В тот день он был чертовски напуган, Сесилия. Напуган настолько, что вызвал меня. Ему не хватало охраны, чтобы защитить оба дома. Он попросил помощи. – Я поднимаю глаза на Тобиаса и вижу жалость.

– Мне плевать на Романа. – Не внимаю беспокойству в его глазах. – Просто скажи, что случилось.

Тобиас проводит рукой по влажным волосам и кивает.

– Мы знали, что Флорида приближается, но я понятия не имел, что они явятся в таком количестве. У меня, как и у Романа, не хватало информации. Поэтому я предупредил всех в Братстве и, чертовски испуганный, вылетел из Шарлотт, потому что ты съехала с катушек, узнав, что тебе нанесли метку.

Гараж. Той ночью я создала им все условия. Порезав шины и прервав с ними всякую связь, я рискнула собственной безопасностью. Я и раньше размышляла над этим, но не осознавала серьезности своего проступка, когда объявила войну людям, защищающим меня.

– Все тебя искали, все. Мы с Домиником встретились в твоем доме. Из-за твоих поисков с нами была всего небольшая группа, и мы отправили их охранять поместье. Дом отвлекал тебя в спальне, пока я наблюдал, как подъезжает десять машин Майами. Я позвонил Шону, чтобы все возвращались сюда, но мы опоздали.

– Андре и Маттео уже были в доме, – говорю я.

Тобиас сглатывает, в его глазах печаль.

– Я снова и снова обдумывал и пришел к единственному выводу: они прятались в гараже. Это единственное место, которое я не проверил, вернув домой машину Романа.

– Вот почему она там стояла.

– Я пытался их заманить. – Полные печали глаза смотрят в мои. – Я заверил Романа, что его дочь в безопасности. На счетах у нас были миллионы, неограниченная живая сила, и все же мы не смогли противостоять кучке отморозков из Флориды.

Это моя вина. Разразившись тирадой, я спустила им все шины, а после отправила по ложному следу. Это моя вина, что той ночью они искали меня в попытке спасти. Я стала причиной потери столь драгоценных секунд, нужных для спасения Доминика.

– Мне так жаль, – срываясь на хрип, вскрикиваю я, а Тобиас качает головой, взяв меня за руку, и успокаивающе гладит большим пальцем.

– Жаль? О чем именно ты жалеешь? – спрашивает он и отпускает меня. – О том, что мужчины, которых ты любила и которым доверяла, использовали тебя как разменную монету? О том, что ты не подозревала, кому даришь свое доверие, что ты не могла предвидеть, какие вокруг тебя вершатся шахматные ходы? О том, что Доминик расстался с жизнью, потому что был чертовски упертым и не хотел мыслить здраво, а потом решил разыграть из себя героя?

Боль в груди становится нестерпимой, но Тобиас гневно качает головой.