– Вернемся к этому позже, – шепчу я и напоследок оставляю поцелуй на ее губах. Отстранившись, вижу привычное волнение, которое доставлял ей столько раз, что и не сосчитать.

– Ночь хорошая или плохая?

– Не уверен.

– Вернись ко мне.

– Вернусь, – пытаюсь заверить ее, но не даю никаких обещаний. Ей прекрасно известно о нашей деятельности, поэтому она их и не просит.

– Однажды ты постареешь, и что тогда?

Достаю из пачки сигарету и щелкаю зажигалкой «Зиппо».

– Будем заниматься всякой старческой фигней.

– Я сказала «ты», а не «я». И если зажжешь ее в доме, я первая всажу в тебя пулю.

Закрыв зажигалку, выкидываю сигарету и, встав, натягиваю джинсы. Тесса отбрасывает одеяло и, абсолютно нагая, потягивается, прекрасно зная, как на меня это влияет.

– Детка, ты жестока.

С сонной улыбкой она пожимает плечами.

– Люблю тебя.

– Знаю.

Я надеваю футболку и обуваюсь, после чего открываю стоящий в нашем шкафу сейф. Беру «глок» и крадучись иду на кухню, проверяя магазин под светом с крыльца. Когда зажигается свет на кухне, поворачиваюсь и вижу, как за мной настороженно наблюдает сын.

Опускаю голову.

– Вот черт.

– Пап, мне четырнадцать. Я давно знаю, что ты не просто механик. – Он подходит ко мне и кивает на пистолет.

– А Иисус был обычным плотником и вестником, который омывал ноги. Взгляни, что они с ним сделали. Всем нужна защита. Возвращайся в постель, Доминик.

Он вздергивает подбородок, и жест этот такой знакомый, что я замираю. Клянусь, мне даже слышится, как потешается надо мной его предшественник, где бы он ни находился. Но эта версия Доминика чертовски похожа на меня со светлыми волосами, моими глазами и – в неудачные дни – моим поведением.