Я ничего не сказала, и он продолжал; он говорил так, будто меня там вовсе не было, погружаясь в воспоминания. Я поняла, что у меня начинают подозрительно стучать зубы, но лишь покрепче сжала челюсти и внимательно слушала его.

– У них с матерью были неспокойные отношения. Это был брак по расчету, но ведь они все такие, правда? У нее были деньги, у него – имя и титул. Говорят, довольно долго они неплохо ладили. Родили наследника, Тибериуса, и про запас – Руперта. Но потом что-то произошло. Он начал пить. Она – тоже, если послушать, что говорит Рип. И они начали ссориться. У него родился ребенок от горничной, мать об этом узнала. Дела шли все хуже и хуже. Желая вернуть мир в их дом, он пригласил художника, написать ее портрет. Тот был родом из Уэльса. – Он замолчал и горько сам себе улыбнулся: – Ну и он не только написал ее. В результате в детской появился черноволосый ребенок, просто копия художника.

– В таких вещах никогда нельзя быть уверенным, – начала я.

Он попытался пожать плечами, но, поморщившись, передумал.

– В данном случае – можно. Виконт на некоторое время уезжал за границу. Когда это произошло, он был в тысяче миль от своей жены. Все знали, кто я такой, еще до того, как я сам все узнал, – просто добавил он. – Я с самого начала понимал, что я не такой, как все. Но почему – я не знал до тех пор, пока Тибериус милостиво не сообщил мне во время одной из детских ссор. Слово было не из приятных. Когда я спросил няню, что это значит, она вымыла мне рот с мылом, а его светлость высек меня. Но я не сказал им, где я его услышал. Хотя Тибериус думал, что расскажу. Я видел это по его лицу, когда виконт меня порол; его светлость всегда заставлял остальных смотреть, когда наказывал одного из нас. Он думал, это приучит нас к дисциплине. Но мы просто ненавидели его еще больше, и только я был достаточно честен, чтобы говорить об этом вслух. И за это меня тоже пороли.

– Но, конечно, твоя мать…

– Моя мать была очень красивой, слабой женщиной, которая потеряла бы все, что было ей дорого в этой жизни, если бы хоть раз осмелилась противиться ему. – Тут он прервался и застонал.

– Ты же вся дрожишь. Это от шока. Ты убила ее, да? Ты убила ее, защищая меня, но теперь тебе от этого дурно.

– Мне не дурно, – ответила я, крепче прижимаясь к нему.

– Это нормально, – сказал он прерывающимся голосом. – В первый раз это всегда так. Сражение – это совсем другое. Там ты готов к чему угодно. Ожидаешь, что будешь убивать. А это нечто совершенно иное. Откуда тебе было знать, что ты это сделаешь?