Бэзил рассмеялся – пожалуй, слишком громко, – а в висках бешено стучала кровь. Он скрыл страх за фальшивым весельем и откликнулся в такой же шутливой манере:

– А, вы про усы? У жены зимой сохнет кожа, и я всякий раз сбриваю их, чтобы не раздражать мою чувствительную красавицу.

– Без усов моложе выглядите.

– В самом деле? Спасибо.

– Как же я рад нашей встрече! Сначала решил, что обознался, а потом говорю себе: Гюнтер, опомнись! Ну кто мог похитить владельца единственной в городе гостиницы и заменить его двойником? Британцам уж точно не хватило бы на это ума.

– Британцы лишь в одном мастера, – сказал Бэзил, – в изготовлении твида. Английский твид – лучший в мире.

– Согласен, согласен, – улыбнулся полковник. – До того как все это началось, я часто там бывал. Бизнес.

Вскоре Бэзил узнал, что полковник был летчиком во время Великой мировой войны, а затем представлял берлинскую косметическую фирму, чьи владельцы, по крайней мере до 1933-го, пытались пробиться на британский рынок. Полковник посещал Лондон в надежде заинтересовать крупные универмаги линейкой лосьонов для волос, но, к своему превеликому огорчению, обнаружил, что на местном рынке господствует отечественная компания по производству бриолина и что она не преминет использовать свои внушительные ресурсы для недопущения немцев.

– Нет, вы можете себе представить, – говорил полковник, – что в двадцатых годах между Германией и Великобританией шла настоящая война за право умащивать волосы джентльменам? Клянусь, наша продукция была гораздо лучше, чем английская замазка, поскольку не содержала спирта, а спирт сушит корни волос и лишает шевелюру лоска. Но островитяне, надо отдать им должное, выигрывали в части упаковки. Мы так и не создали коробочку, способную понравиться покупателям, не говоря уже о рекламном лозунге. Немецкий язык не приспособлен для рекламы. Реклама у нас всегда получалась дурацкой. Мы – слишком серьезный народ, наш язык прост, как картошка с подливой. В нем нет легкости. «Германский тоник очень хорош» – вот лучшее, до чего мы додумались. Наш мир – это мир Ницше, а не Вудхауза. Но в конце концов к власти пришел Гитлер и воссоздал военную авиацию, что позволило мне расстаться с лосьонами и вернуться в кабину самолета.

Полковник оказался прирожденным болтуном. В Париже ему предстояло встретиться с женой и провести трехсуточный отпуск – «как по мне, так более чем заслуженный». Он заказал номер в «Ритце» и столики в нескольких четырехзвездочных ресторанах.

Бэзил быстро сложил два и два: человек, у которого он похитил документы, – коллаборационист не самого низкого пошиба, привыкший лизать задницу крупным немецким чинам. Небось убежден, что сотрудничество с оккупантами открывает перед ним небывалые финансовые перспективы. А этот берлинский тюфяк падок на лесть, подхалимаж он принял за искреннюю душевную симпатию и возомнил, что нашел себе настоящего друга среди французов. Случайность обрекла Бэзила на шестичасовое общение с идиотом, и детали своей наскоро придуманной биографии он выдавал крайне скупо: если настоящий Пьенс успел что-то рассказать о себе, полковник может заметить противоречия.