— А для меня — нет, — отвечает он. — И привыкать не собираюсь. Я и так в жизни слишком многого лишился — и все из-за ожидания! Теперь я стал умнее — я подгоняю события, как мне удобнее. Этому я прекрасно выучился, так же как вы — терпению. Вы меня понимаете, Мод?

Я опускаю ресницы.

— Я не хочу вас понимать, — говорю я устало. — Лучше бы вы помолчали.

— Мне надо, чтобы вы услышали наконец.

— Что услышала?

— А вот что. — И он приближает губы к самому моему лицу. От его бороды, от губ, от самого дыхания разит дымом, как от нечистого.

Он говорит:

— Вспомните наш уговор. Вспомните, когда я впервые пришел к вам, я пришел не совсем по-джентльменски — мне особенно нечего было терять, не то что вам, мисс Лилли, — ведь вы были со мной наедине, в полночь, в своей собственной комнате...

И отстраняется, выпрямляясь.

— Думаю, ваша репутация чего-нибудь да стоила, даже здесь — все-таки вы барышня. И, далее зная об этом, вы все же не прогнали меня.

В голосе его зазвенел металл — такого прежде за ним не водилось. Но мы свернули в другую сторону, солнце теперь у него за спиной, а лицо в тени, так что выражения глаз не разобрать.

Я говорю осторожно:

— Вы вот назвали меня барышней. Но это не совсем верно.

— И все же, смею надеяться, ваш дядя именно так считает. Вряд ли ему приятно будет думать о вас как о порочном создании.

— Но он сам сделал меня такой!

— Ну тогда вряд ли ему понравится, что другой мужчина продолжил его дело. Я, разумеется, говорю только о том, что он будет думать.

Я отхожу от него подальше.

— Вы плохо его знаете. Для него я что-то вроде машины для чтения и переписывания текстов.

— Тем лучше. Ему не понравится, если вдруг откроется, что его машина дала слабину. Он избавится от нее и заведет себе новую — как вам это понравится?

Я слышу, как кровь стучит в висках. Прижимаю пальцы к глазам.