— Давно ли живете на Лэнт-стрит?

Я отвечала, что с рождения.

— Что видели в ночь, когда было совершено преступление?

Тут я отвечала не сразу. Порой мне казалось, что я видела, как Мод хватает нож, а порой даже казалось, что видела, как замахивается. Я точно помню, как она водила рукой по темному краю стола и как сверкнуло лезвие. Точно знаю, что она отступила от Джентльмена, когда тот начал падать. Но миссис Саксби тоже была там, она тоже действовала быстро, и порой мне казалось, что это ее руку я видела рядом со вспышкой... В конце концов я говорила чистую правду: что я ничего не запомнила. Но это все равно было не важно. У них было свидетельство Джона Врума и собственное признание миссис Саксби. Я им была не нужна. На четвертый день после того, как нас забрали, меня отпустили.

Других продержали дольше.

Мистер Иббз предстал перед судьей первым. Суд продолжался всего полчаса. В конце концов его засудили, но не из-за краденых вещей, какими набита была кухня, — он, конечно же, счистил все клейма, — а из-за нескольких банкнот из сигаретной коробки. Они были меченые. Оказывается, полицейские больше месяца следили за мастерской мистера Иббза и наконец взяли Фила, — который, как вы, может быть, помните, клялся, что второго срока в тюрьме не выдержит, — он-то и подсунул банкноты. Мистер Иббз был обвинен в укрывательстве краденого: его отправили в Пентонвилл.[22]Конечно, многие из тамошних были его знакомцы, и это могло бы скрасить его дни, если бы не одно обстоятельство: воры и взломщики, которые на воле счастливы были получить от него лишний шиллинг, теперь вдруг ополчились против него, и, думаю, ему там пришлось несладко. Я навестила его через неделю после того, как его посадили. Увидев меня, он закрыл руками лицо — и вообще так изменился, выглядел таким несчастным и так странно на меня смотрел, что я не выдержала. И больше к нему не ходила.

Сестру его, беднягу, полицейские обнаружили в ее собственной постели, когда обыскивали дом на Лэнт-стрит. Мы все про нее забыли. Ее отправили в приходскую больницу. Она не выдержала переезда и вскоре умерла.

К Джону Вруму придраться было невозможно — разве что к его шубейке, — и его осудили за воровство собак. Он отделался шестидневным арестом и поркой. Говорят, он так всем не понравился в тюрьме, что надзиратели разыгрывали в карты, кому его пороть, и что к двенадцати положенным ударам добавляли два-три от себя, а он плакал, как маленький. Неженка встретила его у тюремных ворот, а он стукнул ее и подбил глаз. Хотя это благодаря ему она вовремя выбралась с Лэнт-стрит.