Не успев даже подумать, что делаю, я отвожу руку назад и
Зажав рот руками, делаю шаг назад. Трясу рукой, которая теперь чудовищно болит. Я полностью концентрируюсь на ней, пытаясь заставить губы перестать дрожать. Когда я ударила Эша, гнев сразу потерял свою силу, и теперь на его месте осталась лишь глубокая печаль.
Эш потирает лицо.
– Неплохо. Вполне возможно, у меня теперь будет настоящий синяк.
У меня по щекам катятся слезы.
– Прости. Не надо было мне этого делать.
Он подходит ближе, и я еще больше заливаюсь слезами, как будто все мое горе фонтаном вырывается наружу. Эш обнимает меня и прижимает к себе. Пытаюсь оттолкнуть его, но он не отпускает, и я утыкаюсь лицом ему в плечо. Чувствуя тепло его рук, которые гладят меня по спине, я понимаю, как сильно мне не хватало простого человеческого контакта. В этой школе никто ни к кому не прикасается, разве что для того, чтобы причинить боль.
– Вообще-то так тебе и надо. Ты это заслужил, – бормочу я.
Он смеется, уткнувшись мне в волосы. Когда его смех стихает, мы оба молчим.
– Ты потеряла кого-то очень близкого, – через несколько секунд говорит он, и это не вопрос, а утверждение.
Я киваю, прижимаясь к его груди.
– Мне очень жаль, – говорит он, еще крепче обнимая меня.
Делаю глубокий вдох.
– Мне тоже.
Довольно долго мы стоим так, постепенно слезы высыхают, я всхлипываю все реже. Когда он наконец отпускает меня, острота ощущений проходит. Я все так же чувствую боль утраты, но эта боль и беспомощность кажутся легче.
Вытираю глаза руками.
– Ты всем в этой школе, кому плохо, позволяешь бить себя? – спрашиваю я, потому что не знаю, что еще сейчас сказать, а вести словесную дуэль с Эшем кажется чем-то более естественным, чем говорить о чувствах.
Он указывает на мокрое пятно у себя на рубашке в том месте, куда я уткнулась лицом.
– Только если потом они соглашаются размазать по мне сопли, – хитро улыбаясь, отвечает он.