— Поезд уходит через пятнадцать минут. Надеюсь, ты догадалась, в чем дело? — обратился к женщине Антон Васильевич.

— Ну конечно. Видишь, собралась.

— Слушай внимательно. Ты поедешь в одном вагоне с Поповым. По фотографии ты его знаешь. Этот скот заявил, что порывает с нами, и советовал его не искать. Во что бы то ни стало следуй за ним. Узнай, где он выйдет и осядет. Будь осторожна.

— Да. — Она повернулась и легкой, уверенной походкой пошла в глубь тоннеля.

Выйдя на площадь, Антон Васильевич постоял в раздумье около будки телефона-автомата, затем решительно вошел, снял трубку и набрал номер. Долго не отвечали. Наконец, услышал низкий, чуть хрипловатый сонный женский голос:

— Хэлло! Вас слушают!

— Пат. Это я, Антуан.

— Что-нибудь случилось? — В голосе зазвучала тревога.

— Ничего не случилось. Просто мне необходимо тебя увидеть. Я страшно соскучился.

— Ты сошел с ума. Где Мод?

— Ее нет. Она ненадолго уехала. Ну, прошу тебя, Патриция, — молил Антон Васильевич. Он представлял себе небольшую уютную спальню, низкую широкую кровать и ее, сонную и теплую…

— Хорошо, поднимайся, — не изменив интонации, проговорила та, кого он назвал Патрицией.

— Я не дома, Пат. Поймаю такси и скоро буду.

Не слушая объяснений, Патриция повесила трубку. Уже в машине, мельком вспомнив о жене, он, успокаивая свою в общем-то сговорчивую совесть, убеждал себя, что, конечно, любит-то он Мод. Она моложе, изящнее. Но связь с Патрицией началась уже давно, когда он только приехал в Москву работать в посольство, а Мод была еще в Брюсселе. Патриция была много опытней, изощренней Мод, и это захватило его. С той поры он никак не мог найти в себе силы навсегда порвать с ней. Они жили в одном доме для иностранных представителей и тайно встречались.

3

Ночной поезд, с которым уезжал Попов, видимо, еще не пользовался популярностью у пассажиров. Точнее, не наступил тот период, когда на каждое место в вагоне приходится держать «конкурс». Так или иначе Николай Васильевич оказался единственным пассажиром в купе.

Не зажигая света, он с наслаждением ощущал свое одиночество, стоял, устремив глаза в открытое окно, слушал перестук колес и смотрел, как уплывала назад, мерцая огнями, Москва.

Нервное напряжение, в котором он находился последние несколько суток, отступило, оставив после себя лишь физическую усталость. Не хотелось даже шевелить руками, чтобы достать сигареты и закурить. «Все. Заметано. Теперь конец. Конец всему. Конец вечно жившему где-то под сердцем страху. Конец непроходящей боязни разоблачения. И не очень стар — пятьдесят пять. На здоровье жаловаться не приходится…»