Между ножками дивана Петра увидела три, затем четыре пары ботинок – все, как одна, мужские. Разговор шел на повышенных тонах. Пришедшие начали передвигать коробки. Петра услышала, как они срывают защитную пленку, услышала треск вскрываемых картонных коробок. Постепенно один голос подмял под себя остальные. Остальные три большей частью молчали. Ноги лишь переминались, оставаясь на одном месте. Неужели это какая-то лекция? Были и другие звуки, но они для нее ничего не значили, будучи связаны с тем, что происходило вне ее поля зрения. Кто-то что-то делал руками.

Петра боролась с паникой, медленно вспоминая, как Бойд учил ее при необходимости часами оставаться неподвижной, не издавая ни звука, сколь бы близка ни была угроза. Она сосредоточила свои мысли на каждой части своего тела, представляя себе, как та расслабляется до состояния полной неподвижности, отчего остальной организм следует ее примеру.

Мужчины оставались в комнате примерно полтора часа. Петра ни разу не пошевелилась, не обращая внимания на затекшие конечности, и даже молча вытерпела болезненную судорогу в правой икре. Когда они ушли, подождала еще минут десять и лишь затем вылезла из своего зловонного укрытия. Массируя икру, окинула взглядом сгруженные товары. Похоже, все осталось на месте – те четверо ничего не унесли и ничего не принесли. С другой стороны, до их появления Петра не успела все рассмотреть подробно.

* * *

Вторая половина дня. Фрэнк привел меня в Национальную галерею. Для меня это совершенно новый опыт. Я ничего не понимаю в искусстве. Не считая относительно недавнего посещения галереи Тейт, я ни разу не была в художественном музее. Для меня полная неожиданность, что мое сердце замирает от восторга, когда мы с Фрэнком, взявшись за руки, переходим от Тициана к Рембрандту, от Рафаэля к Веласкесу. Мне нравится тишина и прохлада галерей. Они меня успокаивают. Я смотрю на картины и на людей, разглядывающих картины. Знатоки и любители, эксперты и просто влюбленные в живопись. Такие, как мы.