Мы молча лежим рядом. Я вспоминаю Фолстон, дом, в котором выросла. Вижу его как наяву: заросшие травой поля, по которым гуляет ветер, кусты боярышника на холме – их ветви тянутся на восток, спасибо постоянным западным ветрам. Вижу Энн Митчелл в ее квартирке в Чок-Фарм. Вижу, как она плачет в одиночестве, потому что муж изменяет ей, а она крутится в беличьем колесе своей беспросветной жизни. Как-то раз Энн призналась мне, что хотела бы стать стюардессой, чтобы повидать мир. Она же видит лишь башню «Телекома» на фоне серого лондонского неба.
Мы молча лежим рядом. Я вспоминаю Фолстон, дом, в котором выросла. Вижу его как наяву: заросшие травой поля, по которым гуляет ветер, кусты боярышника на холме – их ветви тянутся на восток, спасибо постоянным западным ветрам. Вижу Энн Митчелл в ее квартирке в Чок-Фарм. Вижу, как она плачет в одиночестве, потому что муж изменяет ей, а она крутится в беличьем колесе своей беспросветной жизни. Как-то раз Энн призналась мне, что хотела бы стать стюардессой, чтобы повидать мир. Она же видит лишь башню «Телекома» на фоне серого лондонского неба.
Я вспоминаю свой первый поцелуй, мой первый робкий опыт, от которого меня чуть не стошнило. Я вижу черно-белое фото моих родителей. Они стоят на вершине Маттерхорна. Помнится, оно стояло на каменной каминной полке над плитой в кухне. Затем я снова думаю об Энн, о ее неудавшейся жизни. При этом пытаюсь не проводить параллелей со своей собственной. Еще неизвестно, чья хуже.
Я вспоминаю свой первый поцелуй, мой первый робкий опыт, от которого меня чуть не стошнило. Я вижу черно-белое фото моих родителей. Они стоят на вершине Маттерхорна. Помнится, оно стояло на каменной каминной полке над плитой в кухне. Затем я снова думаю об Энн, о ее неудавшейся жизни. При этом пытаюсь не проводить параллелей со своей собственной. Еще неизвестно, чья хуже.
– Я проголодался, – говорит Серра. – Принести тебе сэндвич?
– Я проголодался, – говорит Серра. – Принести тебе сэндвич?
Я издаю невнятный звук, нечто среднее между «да» и «нет». Серра поднимается с кровати и, надев белый махровый халат, которые в отелях выдают гостям, выходит из комнаты. Я даже не шелохнулась. Он возвращается с подносом. Внутренне я вся напряжена, но надеюсь, что это незаметно. Он ставит рядом со мной поднос. Возможно, это тот самый момент. Но нет. Подойдя к туалетному столику, он берет из лежащей на нем пачки сигарету, щелкнув зажигалкой, закуривает и с блаженным видом глубоко втягивает в себя дым.
Я издаю невнятный звук, нечто среднее между «да» и «нет». Серра поднимается с кровати и, надев белый махровый халат, которые в отелях выдают гостям, выходит из комнаты. Я даже не шелохнулась. Он возвращается с подносом. Внутренне я вся напряжена, но надеюсь, что это незаметно. Он ставит рядом со мной поднос. Возможно, это тот самый момент. Но нет. Подойдя к туалетному столику, он берет из лежащей на нем пачки сигарету, щелкнув зажигалкой, закуривает и с блаженным видом глубоко втягивает в себя дым.