Распутин жестом руки, прикрытой черным рукавом, указал на своих псаломщиков и служителей, стоявших неподалеку.

– Вы видите перед собой лишь нескольких из тех детей, что потерял Ленинград. Это ангелы, которые не умерли в грязи.

Они переступали с ноги на ногу, их блеклые глаза неотрывно смотрели на него – смотрели с поклонением.

– Доктор, а вы знаете, сколько людей погибло здесь?

Эрин покачала головой.

– Два миллиона. Два миллиона душ в городе, в котором прежде проживало три с половиной миллиона человек.

Эрин никогда прежде не сталкивалась с кем-либо, кто видел страдания и знал величину безвозвратных потерь русских.

– Я очень сожалею.

– Я не мог оставаться в стороне. – Распутин сжал свои мощные руки в кулаки. – Именно это и побудило меня к действию. Судьба более суровая, чем отлучение от церкви. Речь шла о спасении детей. Скажите, доктор, а как бы вы поступили на моем месте?

– Ты же не спас их, – возразил Рун. – Ты превратил их в монстров. Лучше бы ты дал им возможность идти в царство Божье.

Распутин игнорировал реплику Руна, его глубоко посаженные голубые глаза пристально смотрели на Эрин.

– Вы можете смотреть в глаза умирающего ребенка, слышать, как затихает его сердцебиение, – и при этом ничего не делать? Зачем Бог дал мне эти возможности, как не для того, чтобы использовать их для спасения невинных и непорочных?

Эрин вспомнила, как она слушала, как постепенно затихало, а потом и вовсе остановилось сердцебиение ее сестрички. Вспомнила, как она молила отца отвезти их с матерью в больницу, вспомнила, как молила Господа спасти ее. Но ее отец и Бог выбрали другую судьбу этому невинному ребенку – позволили ей умереть. То, что Эрин не смогла спасти свою сестру, преследовало ее всю жизнь.

Она сунула руку в карман и коснулась пальцами лоскутка одеяльца. Вот если бы она обладала такой смелостью, как Распутин… Вот если бы она использовала свой гнев на то, чтобы бросить вызов отцу, выступить против его толкования воли Божьей… Ее сестра, возможно, была бы сейчас жива. Могла ли Эрин обвинять Распутина в том, что ей хотелось сделать самой?

– Ты развратил и испортил их. – Рун коснулся ее рукава, словно чувствовал охватившее ее горе. Распутин, опустив глаза, следил за его рукой. – Ты же не спас тех детей. Ты не дал им возможности обрести вечный мир рядом с Господом.

– Ты уверен в том, что говоришь, друг мой? – спросил Распутин. Он отвернулся от палатки и посмотрел в лицо Руну. – А ты сам обрел хоть какой-то мир, служа церкви? Когда ты предстанешь перед Богом, у кого душа будет чище? У того, кто спасал детей, или у того, кто превратил в чудовище женщину, которую любил?