— Вы его убрали?

— Нет, мы бы его приняли, если бы он долетел. Его убрали англичане, и это было ошибкой. Хотя и несущественной.

— И сколько еще таких Пиотровски существует?

— Мы стараемся чтобы их было больше. Мы не ставим себе целью получение информации — хотя и принимаем ее, если таковую нам предлагают. Но для нас намного важнее искать людей, которые причиняют вред на той стороне — и помогать им причинять вред дальше. Это называется воздействие, мистер Гейтс. Не информация. Мы разрушаем враждебную нам систему изнутри. Помогаем злу вершиться.

…

— Кстати, говорят, что с Пиотровски застрелили какую-то женщину. Не знаете, кого именно?

— Нет. Ну а второе? Вы говорили, что первое — значит, есть и второе.

— Второе… в тридцать шестом нам удалась одна из величайших провокаций в истории. К сожалению, я тогда еще не служил в Абвере. Но слышал рассказы тех, кто служил и имел причастность к той истории. Речь шла о нашей сети в Красной Армии. Сеть в РККА у нас была с двадцатых годов. Это не была дорога с односторонним движением, скорее взаимное сотрудничество. Понятно, что все проходило под контролем Абвера и СС. Когда русские задумали совершить переворот и свергнуть Сталина, мы оценили шансы… не больше 20 процентов, да и то — Россия под контролем военных мало чем лучше России под контролем большевиков во главе с Йозефом Сталиным. Тогда рейхсфюреру СС пришла в голову гениальная идея: больше всего преимуществ Германия получит, если выдаст заговор Сталину. Это и было сделано. Последствия многократно превзошли просчитанные нами даже в самых смелых прогнозах. Сталин поверил — потому что это была правда — и, полностью обезумев, принялся уничтожать собственную армию. Многие из тех, кто воевал с нами в Испании, по возвращении домой получил пулю в затылок — это ведь была и наша, немецкая пуля. Из той же операции растет и пакт Молотова-Риббентропа… право же, если бы герр Гитлер принял решение идти на Восток еще в тридцать девятом, в крайнем случае в сороковом — это могла бы быть и победа. Оглушительная победа.

Гейтс сидел рядом с маленьким, седым фашистом, похожим на Канариса и чувствовал, как тошнота подкатывает к горлу.

— А вы и тут ничего не поняли, — весело заметил Аушенбах, — наряду с поддержкой прозападных элементов — не менее важно поддерживать и их прямую противоположность — наиболее агрессивных и жестоких коммунистов, таких как Сталин. Потому что нет хуже врага для коммунистической системы, чем ее самые непримиримые и жестокие элементы, забывающие о цели во имя максимально быстрого движения к ней. А ведь еще Лассаль предупреждал о казарменном социализме — социализме, при котором всё и вся подчинено интересам государства, но во имя интересов государства забыты интересы простого человека. Сталин уничтожал собственный народ, он уничтожил перед войной сотни опаснейших для нас полковников и генералов с испанским опытом. Мы поддерживали Берию, он был нашим, а не британским агентом, причем он даже не понял, как мы к нему подобрались, к нему и его людям. Если бы не идиот Хрущёв и не брежневская разрядка, русские давно бы взбунтовались против казарменного режима. Я был под Новгородом в сорок втором, я видел, в каком скотском состоянии живут русские крестьяне в их «колхозах» — ни в одной европейской стране я не видел такой нищеты и безысходности как у них. Их правительство приказало отступавшим солдатам Красной армии застрелиться, а крестьянам уничтожить все посевы и скот чтобы те не достались нам. Многие этого не сделали. Я сам лично раздавал спасенный скот из колхоза тем крестьянам. И когда говорят о том, что русские крестьяне обязаны были сдать трех свиней Рейху чтобы забить четвертую — как то забывают то что до сорок первого года у них вообще не было свиней, все свиньи были в колхозе, а колхоз сдавал государству всё мясо, всё, а не 75 процентов. В тяжелейших условиях войны мы оставляли им четверть мяса. У них было понятие «трудодень» — то есть ты работал целый день, но ты не знал, сколько и какая будет оплата на этот трудодень. Если государство заберет из колхоза все — то за твою работу колхоз не заплатит тебе ничего. Ни от одного русского крестьянина я не слышал, чтобы они получили за свою работу часть колхозного мяса. Так что мы, немцы, несли для этих людей благо, а не зло — понятно вам?!