— Тюрьма — это несомненно, а кроме того, поражение в правах, что лишит вас возможности работать во многих областях, в том числе и в медицине.
Он тихонько засмеялся, пожав плечами.
— Вы хотите запугать меня, мсье Прадье. Но посудите сами — такой старикашка, как я… Какой от меня вред? Мне пятьдесят три года, а годы изгнания, как известно, следует считать вдвойне. Я ничего не требую, хочу только спокойно жить в каком-нибудь захудалом краю.
— Вас считают мертвецом.
— Я так и предполагал.
— Да, но вы не знаете, что это я вас убил.
И я рассказал ему о моем аресте, объяснил, каким образом обстоятельства обернулись против меня, как затем все поверили в то, что я убил отъявленного коллаборациониста. Слушая мой рассказ, Плео, казалось, съеживался, усыхал на глазах. Он обладал достаточной сообразительностью, чтобы сразу же понять всю важность моих откровений.
— Я этого не знал, — прошептал он. — Я всегда делаю одни глупости. В общем, если я признаюсь в том, что я Плео, то вы пропали. Все подумают, что мы с вами заодно.
— Вот именно.
— Мой бедный друг. Я очень сожалею. Но что же будет со мной?
Он стиснул руки. Искренность его не вызывала сомнений.
— Ах! Вам в самом деле следовало убить меня!
Вздыхая, он смотрел на меня с растерянным видом.
— Придется искать работу… любую, конечно. Мне не привыкать.
Воцарилось молчание. Оно длилось долго. Я не стал говорить ему об Арманде — не хотелось подвергать его еще и этому испытанию. Мне было жаль его, себя, всех нас. Я не видел никакого исхода.
— Хотите выпить? — спросил он наконец.
— Нет, спасибо.
Он вытащил из шкафа бутылку и наполовину наполнил картонный стакан.
— Можете рассчитывать на меня, мсье Прадье, — сказал он. — Молчать-то я еще умею. Клянусь, вам нечего меня опасаться.