Стараясь ничего не касаться, Вера прошла к окну, пошире открыла форточку и потянулась лицом навстречу свежему воздуху. Но запахи улицы так и не смогли пробиться сквозь плотное покрывало кухонной вони.

— Че, как чужая-то! — хозяйка грубо схватила Веру за локоть, поволокла ее к столу и усадила на неумело сколоченный табурет. — Пирожки немного пригорели, но ниче, есть можно. Ты с чем пирожки любишь? Сладкие, наверное. Но сладких сегодня нету. Картошка одна осталась. С ней и настряпала. В честь твоего прихода. На-ко, со стола протри, пока я по хозяйству хлопочу.

И на стол шмякнулись рваные, мокрые мужские трусы. Вера брезгливо отстранилась. Заметив это, женщина осуждающе покачала головой и принялась демонстративно водить по столу полосатыми трусами.

— Гляжу, совсем ты, доча, к домашнему хозяйству не приучена, — запричитала она. — И очень стыдно мне понимать, что в этом только я виновата. Дурра горемычная. Но ты не думай, доча, что жизнь меня за мой проступок не наказала. Еще как наказала. В нищете ведь живу. В гольной нищете. Двоих обормотов вырастила, душу в них вложила. Денег тьму на них потратила. И никакой от них благодарности. Один горькую пьет, другой наркотой балуется. Никудышные выросли. Всю душу из меня вытрясли. А я ведь инвалид, второй группы, между прочим. У меня здоровья совсем нет. А эти упыри последние соки из меня выпивают. Сбежать бы от них куда-нибудь. Да некуда. Прости меня, доченька! За все прости!

Артистично взмахнув рыхлыми руками, женщина шмякнулась на второй табурет, грохнулась лбом на стол и громко надрывно, зарыдала.

Вера неловко погладила женщину по засаленной голове. Проявив небывалую шустрость, хозяйка резко поднялась, крепко схватила Веру за руку и принялась покрывать ее быстрыми мокрыми поцелуями. Окончательно растерявшись, молодая женщина замерла в неудобной позе. Скатавшись в тугой комок в самой глубине желудка, к горлу подкатила тошнота.

Неопрятная хозяйка, наконец, отцепилась от Веры, но по-прежнему продолжала подвывать и говорить что-то нечленораздельное. Неожиданно она вскочила, бросилась к плите, покидала из сковороды в грязную тарелку черные угольки и гордо водрузила их на стол прямо перед гостьей.

— Пирожки немного пригорели, — хлюпнув носом в последний раз, ласково сказала она. — Но ты сама видела, как я переживала. Не до них мне было. Может, чайку?

— Спасибо, я сыта, — испуганно затрясла головой Вера и встала из-за стола. — Да и домой мне пора. Поздно уже. Мы с вами еще обязательно увидимся.

— Как домой?! — опешила женщина. — Никуда ты не пойдешь. Это и есть твой дом, наш дом. Мы с тобой даже поговорить не успели. Не простила, значит, меня, Вера. Да?