Наконец комиссар выбрался на шоссе.

Мокрый асфальт — путь к спасению — блестел всего в нескольких шагах. Ньеман снова нагнулся, ища глазами подушечки мха вдоль обочины, чтобы поточнее определиться с направлением.

Но тут из-за поворота выскочил жандармский автомобиль-фургон с ярко горящими фарами.

Увидев Ньемана, водитель затормозил. Люди бросились на помощь комиссару, который, не выпуская ружья из рук, бессильно опустился наземь.

Его схватили, понесли. Он смутно слышал шепот, возгласы, шуршание брезента. Где-то сбоку плясали зажженные фары. Один из жандармов крикнул шоферу:

— Давай в госпиталь, живо!

Почти теряя сознание, Ньеман пробормотал:

— Нет… В университет…

— Какой университет! Вы же разбились в лепешку!

— В университет. Я… у меня там встреча.

50

50

Дверь открылась, и навстречу ему сверкнула улыбка.

Пьер Ньеман опустил глаза. Он увидел сильные смуглые запястья женщины. Взгляд поднялся чуть выше, к рукавам толстого вязаного свитера, затем к воротнику, к шее, с нежными завитками на затылке, выбившимися из тяжелого пучка.

Он подумал о магии этой чудесной смуглой кожи, превращавшей любую, даже самую скромную одежду в царственный наряд. Фанни зевнула:

— Опаздываете, комиссар!

Ньеман попытался улыбнуться:

— Вы… вы не спали?

Молодая женщина покачала головой и отступила, давая комиссару пройти. Он вышел на свет, и Фанни испуганно застыла: она увидела окровавленную голову полицейского. Быстрым взглядом она оценила все последствия катастрофы: насквозь мокрый плащ, разорванный галстук, опаленные брюки.

— Что случилось? Вы попали в аварию?