– Воды…
Воды…
Он приподнял ее голову, поднес к губам чашку. Она отпила совсем немного… закашлялась. Джон промокнул потрескавшиеся губы, убрал упавшую на лицо прядку волос. Чахлая… бледная… Только лихорадка румянила кожу. Только лихорадка. Он хотел сжать ее руку, но боялся, что кожа порвется и сломаются кости. Вот уже третью неделю ее засасывал водоворот жара и бреда. Сколько дней прошло с тех пор, как она говорила с ним? Сколько жутких ночей?
Он приподнял ее голову, поднес к губам чашку. Она отпила совсем немного… закашлялась. Джон промокнул потрескавшиеся губы, убрал упавшую на лицо прядку волос. Чахлая… бледная… Только лихорадка румянила кожу. Только лихорадка. Он хотел сжать ее руку, но боялся, что кожа порвется и сломаются кости. Вот уже третью неделю ее засасывал водоворот жара и бреда. Сколько дней прошло с тех пор, как она говорила с ним? Сколько жутких ночей?
– Ребенок…
– Ребенок…
– Да. У нас будет чудесный ребенок, вот увидишь. Ты поправишься. Все будет хорошо.
– Да. У нас будет чудесный ребенок, вот увидишь. Ты поправишься. Все будет хорошо.
Она сдвинула его руку на живот.
Она сдвинула его руку на живот.
– Возьми его…
– Возьми его…
– Доктор скоро…
– Доктор скоро…
– Некогда.
– Некогда.
– Мэрион…
– Мэрион…
– Важен только ребенок. – Она моргнула. – Только ребенок…
– Важен только ребенок. – Она моргнула. – Только ребенок…