А незадолго до рассвета появился Тамба – просто пришел через лес, со стороны расщелины, как ни в чем не бывало.
Сказал, что был на той стороне, убил часовых. Их оказалось всего шестеро.
– А почему вы не прилетели по небу, сэнсэй? – спросил Маса.
– Я не птица, чтобы летать по небу. С обрыва я спустился на матерчатых крыльях, этому можно научиться, – объяснил хитрый старик, но Маса ему, конечно, не поверил.
– Что здесь случилось? – спросил сэнсэй, глядя на лежащего господина и на руины дома. – Где моя дочь?
Маса рассказал ему, что случилось и где его дочь.
Дзёнин насупил седые брови, но, конечно, плакать не стал – он же ниндзя.
Долго молчал, потом обронил:
– Я сам достану ее.
Тоже помолчав – столько, сколько предписывала деликатность по отношению к родительским чувствам, – Маса выразил беспокойство по поводу странного состояния господина. Осторожно поинтересовался, не могла ли Мидори-сан перестараться и не останется ли теперь господин парализованным навсегда.
– Он может двигаться, – ответил Тамба, еще раз посмотрев на лежащего. – Просто не хочет. Пускай побудет так. Не трогай его. Я пойду разгребать обломки. А ты наруби дров и сложи погребальный костер. Большой.
НИЧЕГО НЕ ОТВЕТИЛ
НИЧЕГО НЕ ОТВЕТИЛ
Фандорин лежал на земле и смотрел на небо. Сначала оно было почти черное, подсвеченное луной. Потом подсветка исчезла, и небо сделалось совсем черным, но, кажется, ненадолго. Его цвет всё время менялся: стал сероватым, подернулся краснотой, заголубел.
Пока в ушах звучали последние слова Мидори (Farewell, my love. Remember me without sadness (Прощай, любовь моя. Вспоминай меня без горечи. –
Когда по нему, тесня голубизну, поползли серые тучи, над лежащим склонилось лицо Тамбы. Старый дзёнин, возможно, появлялся и раньше, но полной уверенности в этом у Фандорина не было. Во всяком случае, до сего момента Тамба не пытался заслонить собой небо.
– Хватит, – сказал он. – Теперь вставай.
Эраст Петрович встал. Почему нет?