– Имя его отца.

Она задумалась, не понимая, какой смысл в том, что сказал ей Бовуар. Что это – благодарность, оскорбление, обвинение? Дань признательности или намерение сделать больно?

Изабель подозревала второе.

– Как ты? – спросила она Жана Ги.

Она догадывалась о том, что у него на уме.

Он только что убил молодого человека. Отпетого. Преступника. Убийцу. Убил при самообороне. Но так или иначе, парень умер. И недалек тот день, когда Жану Ги придется встретиться с его отцом. Дэвидом.

– Устал я, – сказал Жан Ги, и она видела: ему, чтобы прийти в себя, понадобится нечто большее, чем горячий душ и хороший сон.

– Потрескивание кленовых поленьев в камине, – тихо сказала она. – Хот-дог на игре «Канадиенс». Рука Оноре в твоей.

– Это бы мне не помешало, – прошептал Жан Ги. – Merci.

Бовуар посмотрел вдоль коридора туда, где спали дети. Оттуда доносился тихий звук, почти шелест.

Жан Ги и Изабель тихо прошли по коридору и заглянули в спальню.

Арман закрыл книгу и склонился над ребенком, уперев локти в порванную на коленях, грязную ткань брюк.

Он напевал. А глаза маленькой девочки в кровати закрылись.

«Эдельвейс, эдельвейс…»

Много часов спустя Амелия Шоке открыла глаза, прищурилась на ярком свету.

Она почувствовала чью-то руку у себя на плече и вздрогнула.

– Все в порядке, вы в больнице. Меня зовут доктор Бодро. Я ваш лечащий врач.

Он говорил медленно. Внятно.

– Вы можете назвать ваше имя?