Как быстро! Вся моя жизнь разрушилась меньше, чем за неделю. Случись такое с кем-то другим, я бы не поверил, что такое возможно.
Голос Джоша заставляет меня поднять глаза. Он говорит, всегда говорит. Но сегодня он – не репортер. Поскольку мы общались с ним в «первом уличном баре», Джош сегодня – интервьюируемый. Он сегодня – звезда.
Большая часть того, что он говорит, – ложь. Я подсел к нему. Стал расспрашивать о деле лже-Оуэна. Я умолял его назвать мне имена его источников. О том, что он напился, обозвал Клэр Веллингтон сукой и сетовал на то, что не может разгласить полученную им от них информацию, Джош умалчивает.
От его слов у зрителей вполне могут побежать по коже мурашки. Я тоже их чувствую на своем теле. Хотя при нашей встрече сам репортер был не в том состоянии, чтобы что-то чувствовать.
Мне хочется вставить батарейку обратно в свой старый телефон. Посмотреть, не посылали ли мне дети сообщений, беспокоятся ли они, верят ли в то, что обо мне говорят. И заодно проверить, сколько раз мне пытались дозвониться полицейские.
Но я один, в прекрасном доме Кеконы, и поговорить мне не с кем. Пока не звонит мой новый мобильник. Энди.
Я принимаю вызов, но не произношу ни слова. Энди уже говорит:
– Эти убийства страшно расстроили Тристу. Я даже рад, что она не видит, сколько женщин было убито на самом деле.
Будь Триста жива, она бы узнала, что не Оуэн убил этих женщин. И у нее не было бы причины себя убивать. Но я об этом не заикаюсь.
– Я помню, – говорю я. – Она говорила мне об этом в клубе.
– Но ты же не делал этого.
– Я не убивал этих женщин.
Это правда. Я убил только Холли, но ее не нашли.
– Если я узнаю обратное…
– Ты позвонишь в полицию. И сдашь меня.
– Я собирался сказать, что покончу с собой.