Улыбка коснулась уголков его губ; он подался к ней и произнес по-русски одно разборчивое слово:

– Осторожно.

* * *

На металлический корпус Лунохода рядом с «Бульдогом» продолжало беспощадно светить Солнце, и к этому добавлялся свет, отраженный поверхностью Луны вокруг. Если бы термометр касался открытой светилу стороны ровера, сделанной из магниевого сплава, он бы зафиксировал температуру в двести сорок два градуса по Фаренгейту. Металл переносил это тепло вовнутрь, к нему присовокуплялась энергия комка полония и дремлющей электроники. Небольшой вентилятор крутился на полную, прогоняя мимо разогретых поверхностей азот и выдувая его в сторону радиатора, в надежде на прохладу.

А там, на поверхности радиатора, лежала, словно шуба, набросанная Чадом пыль, и не давала теплу рассеяться. Нижняя часть радиатора стала горячей на ощупь. Холодный воздух не поступал сверху, и с каждой минутой внутри становилось все жарче. Возникла положительная обратная связь, и небольшой нагрев от моторчика вентиляции лишь ухудшал положение.

Системы Лунохода по большей-то части еще спали, терпеливо дожидаясь, пока с дальней стороны Земли появится большая антенна. Как только она повернется в поле обзора, отключатся таймеры малого обратного отсчета, остронаправленная антенна наведется точно на рассчитанные углы, и Луноход оживет, активирует все на борту, станет ждать следующей команды.

Как только это произойдет, ситуация быстро осложнится: аппарат превратится в печку замкнутого цикла с принудительным наддувом, и тонкая электроника внутри начнет запекаться. Если только симферопольцы не поймут, что творится, и не придумают, как с этим справиться.

Наперегонки с термометром.

* * *

Каз вымотался. Миновав «Ю-Джойнт», он поехал прямиком домой, чтобы наконец поспать в одиночестве.

Открыл холодильник и задействовал все его содержимое, а именно: бекон, яйца, тостовый хлеб, пиво. Как только бекон стал шкворчать на сковородке и распространять аромат, у Каза слюнки потекли; первый глоток холодного пива из бутылки идеально гармонировал с этим ожиданием. Он разбил рядом с беконом два яйца и засунул в тостерницу два ломтика хлеба.

Он с отсутствующим видом глянул в окно, ожидая, пока выскочат тосты, подытоживая мысленно этот день. Беспрецедентный день, но команда в безопасности, а тело Люка погребено с почестями. Он вскинул кружку пива, прежде чем сделать очередной глоток, и мысленно произнес: За тебя, парень. Поднял сковородку, покрутил ее, чтобы яйца, чей желток еще не запекся, не прилипали, и поставил на место. Внезапно он осознал, что испытывает глубинное беспокойство; к таким интонациям внутреннего голоса он привык прислушиваться в бытность свою летчиком – внимание к малозаметным деталям, попытки вывести закономерность из кажущихся случайностей, различные сигналы тревоги.