Помню, в деревне у нас был старик Захар, дожил до ста десяти лет. До ста десяти! И умом-то не тронулся, и ходил — хоть с палочкой, конечно, да не под себя, хе-хе… Женился на восьмом десятке! Говорили ему: «Дед, ты совсем из ума выжил, жениться надумал!» А он говорит — любовь, мол, настоящая. И как сейчас помню: «Все возрасты покорны».

Хрен знает, откуда, а он так говорил. И мы его спрашиваем: «Дед Захар, ты как до седин-то своих дожить сумел?

Ты же трубку куришь, что твой паровоз, горькую пьешь, и живой-здоровый, да как так можно-то!» А он и рассказал тогда историю. Как саму царицу Катерину видел. Совсем еще сопляком он тогда был, а царица в Тульскую губернию приезжала… Вся ребятня столпилась, когда в карете проезжала, а она смотрит из окна, улыбается, румяная, довольная, невозможно просто. У меня бабка тоже такая — старая уже, а румяная, живая, улыбается, что царица твоя. Я ее царицей и зову. Она смеется: «Какая я тебе царица, хрен ты старый!» А я и говорю: «Савская!» Ох, в молодости была, шея лебединая, глаза огромные, черные… А я, слышь-ко, смотрю на нее — и ни морщин, ни седин не вижу. Вижу шею лебединую и глазища огромные. Царица Савская. Вот так бывает, слышь-ко…

Старик вдруг замолчал. Трамвай шел по улице, ровно покачиваясь, и было видно, что за окном уже темнеет, и небо наливается глубокой синевой, и в окнах домов отражаются яркие пятна уходящего заката.

— Царица Савская… — продолжил старик. — К нам недавно в гости племянник приезжал. А он, слышь-ко, раньше в Польше жил, в Кракове, ну, до того, как немец туда пришел… Вот… Ну, месяц под немцами прожил и в Союз перебрался. И рассказывает — слышь, — что был у него там друг, Анджеем звали. Ну, это как у нас Андрей, только по-ихнему — они же букву «р» не говорят, черти, все «же» да «пше». Так вот, и Анджей этот в газете работал журналистом, ну, газетчиком, вот совсем как ты. И как немцы в Краков, значит, вошли — стал он Анджея этого искать по всему городу, а его и нет нигде. Дома нет, на работе нет, нигде нет. Стали его искать, а искать трудно, никому дела нет, в городе немцы уже… И, слышь-ко, нашли! Мертвый лежал, в спину выстрелили, представляешь? А нашли его в доме у другого газетчика, звали его как-то смешно… Кошмарек, что ли… И тот пропал вообще с концами, нигде не видать. Думали еще, гадали — кто ж убить-то мог, кому он чего плохого сделал? Добрый был, друг хороший, в беде не оставит. Ну, понятное дело, война в стране, за воротник закладывать стал много, но чтоб убивать, да еще и в спину… Ох, жуть. А Кошмарека того так и не нашли тогда, вот так-то.