Я всегда говорю пациентам, что стремление к будущему далеко не всегда означает полный разрыв с тревожащим прошлым. Каждая ситуация уникальна и может потребовать разных действий. Но чаще всего приходится убеждать пациента все‐таки сделать себе больно. Побороть свою тоску и нежелание ворошить прошлое. Заглянуть в шкаф, где вы забыли своего кота. Нырнуть в реку, где бьется кусок вашего сердца. Это способ узнать себя.
Но к чему это вас приведет и что вы примете в итоге?
* * *
— На выход.
Гельмут дремал на койке, отвернувшись лицом к стене. Он подумал, что его вызывают на очередной допрос, лениво повернул голову к выходу и стал подниматься. Но это был не допрос.
— У вас посетитель, — сказал надзиратель, нетерпеливо звеня ключами в руке.
— Посетитель? — недоверчиво переспросил Гельмут.
— Я сказал, на выход.
Все было как прежде — лицом к стене, обыск, наручники, вперед по коридору. Его повели в тот же кабинет, где всегда проводили допросы, но на сей раз за столом сидел не Орловский.
Черноволосый испанец со стеклянным глазом лениво постукивал пальцами по столу и оживился, увидев Гельмута. Ноздри его хищно раздулись, будто он захотел учуять его запах на расстоянии, и поджатые губы расплылись в улыбке.
— Рад снова видеть вас, — сказал Сальгадо.
Гельмут сглотнул слюну.
— Взаимно, — выдавил он из себя, когда сзади его подтолкнули к стулу.
Наручники снимать не стали.
— Вы уж простите, что наручники не снимают, — добавил Сальгадо, кивнув в сторону конвоиров. — Мало ли что…
Гельмут хмуро кивнул.
— Я узнал вас в марте на фестивале русской народной песни здесь, в Москве. Вы бегали с фотоаппаратом по всему залу, а меня не заметили. А я вас заметил. Не сразу узнал. Но у меня, знаете, сразу заболело здесь, — он коснулся пальцем своего стеклянного глазного яблока. — А боль никогда не ошибается.
Гельмут молчал и смотрел на стеклянный глаз, а потом заговорил неожиданно для себя резко, быстро и громко: