— Вот так и узнает, — спокойно ответил адвокат. — Вы сами кричите об этом на весь Беврон.

— Простите меня, месье Доман, — Норберт перешел почти на шепот. — Но все же объясните, в чем дело.

— Как бы вам это помягче сказать, господин маркиз… Я опасаюсь вашей несамостоятельности.

— О чем это вы?

— Разумеется, каждый сын должен бояться своих родителей. Но мне иногда кажется, что у вас сыновняя почтительность развита чрезмерно.

— Вы только что говорили, что не считаете меня младенцем! Неужели же я такой простак, что пойду к отцу каяться?

— Нет. Этого я не боюсь. Но если у него возникнут подозрения, герцог устроит вам допрос. И тогда…

— Что тогда?

— Вы же сами мне признавались, что не можете ничего скрыть от отца, когда он смотрит вам прямо в глаза.

Теперь Норберт понял. Ему стало стыдно, что его — и не без основания — не считают мужчиной.

— Послушайте, Доман, — сказал он. — Пусть я дикарь, но я не доносчик. Если я даю слово сохранить тайну, то ее у меня не вырвут и под пытками. Не забывайте, что во мне тоже течет кровь де Шандосов!

— Ну, если вы даете мне слово…

— Даю вам честное слово дворянина, что ни одна душа в мире не узнает о вашей помощи мне!

Адвокат сразу же отбросил всякую официальность.

— Надеюсь, вы не подумали при виде моих колебаний, что я хочу обмануть вас? Бог свидетель, что с моей стороны это — простая осторожность.

— Что мне делать? — спросил Норберт.

— Никто не даст вам лучшего совета, чем я, ваша светлость. Я хорошо разбираюсь в законах. Вот оно, мое Евангелие!

Адвокат торжественно взял со стола толстую книгу.

— Здесь мы можем узнать, что говорит закон по любому вопросу.

— У меня только один вопрос: с чего начать?