Между тем дни проходили за днями, а шантажисты больше не появлялись.

Диана уже начала надеяться.

"Не забыли ли они нас? — думала она. — Не посадили ли их в тюрьму за какое-нибудь преступление?"

Нет, их не забыли.

Просто Батист Маскаро был некоторое время слишком занят подготовкой грандиозного спектакля, в ходе которого должно было состояться признание сына Монлуи наследником де Шандоса.

…Однажды в вестибюль особняка графов де Мюсиданов вошел старик в лохмотьях и попросил доложить о себе.

Это был папаша Тантен.

Нельзя сказать, чтобы он был нищим. Просто у него было твердое правило: не одежда красит человека, а человек одежду.

По этому поводу у него были постоянные споры со щеголеватым Бомаршефом.

Тантен говорил, что дорожит своим рубищем не меньше, чем телом.

Он был убежден, что, сменив одежду, изменится как личность.

— Вы называете мой костюм лохмотьями? Пусть будет так. Но я знаю, каков я в них. А себя, одетого в ваш сюртук, я не знаю, — говаривал Тантен респектабельному доктору Ортебизу.

Надо, впрочем, отдать ему должное: идя с визитом к графу, старик смазал свои истоптанные сапоги и вытрусил пыль из того, что называл костюмом.

Когда живописная фигура папаши Тантена возникла на пороге графского особняка, слуги покатились со смеху.

На просьбу старика доложить о его приходе ему ответили, что де Мюсиданы в отъезде и вернутся не раньше, чем через сто лет.

Насмешка нисколько не смутила добродушного Тантена.

Он робко повторил свою просьбу, пояснив, что пришел по поручению своего хозяина, комиссионера с улицы Монторгейль.

Ему посоветовали вернуться на эту улицу и передать привет своему хозяину.

Тогда папаша Тантен вытащил из прорехи, заменявшей ему карман, визитную карточку Батиста Маскаро.

Камердинер Флористан слыхал, как господа не раз с беспокойством произносили это имя.