— А тебе не приходило в голову, что это просто уловка твоего деда?

— Ты что, думаешь, он инсценировал свое похищение?

Фотис утвердительно кивнул, продолжая неотрывно следить за лицом Мэтью. Мэтью попытался было обдумать серьезность такого предположения и понял, что уже само это показывает, насколько глубоко в него проникло сумасшествие последних недель.

— Нет. Ты ничего не понимаешь, его самое сильное желание — чтобы я держался подальше от всей этой истории. Он не стал бы придумывать какие-то предлоги, чтобы послать меня к тебе, да еще одного. И тебе это прекрасно известно.

— А может, вы с ним заодно.

— И это глупо — по той же причине. Ты просто думаешь вслух и сам не веришь в то, что говоришь.

— Возможно.

— Мы должны ему помочь.

— Конечно, должны, — ответил Фотис безучастно. Он смотрел прямо перед собой. Он уже больше не видел Мэтью. Было очевидно, что он опять замышляет какую-то игру и просто тянет время.

— А что значит это слово — «принцы»?

— «Принцем», — медленно начал Фотис, — мы с твоим дедом называли того немецкого офицера, о котором я тебе рассказывал. Или «пашой» — потому что ему нравилось жить красиво, в окружении украденных им предметов роскоши. Это с ним заключил сделку Андреас, отправив Пресвятую Богородицу в изгнание.

— Мюллер. Это тот фашист, за которым всю жизнь охотился дед.

— Тот самый.

— Дель Каррос — это Мюллер.

— Возможно.

— Чего он добивался, говоря эти слова?

— Просто дать нам знать. Или хотел предупредить, что мы имеем дело со значительно более опасным человеком, чем я предполагал. Он все еще верный товарищ, твой дед.

— Да, и чем ты отплатишь ему за его верность?

— У меня нет возможности ему помочь. Я себя-то едва ли смогу защитить.

— У тебя икона. Она не стоит жизни Андреаса.