Половина восьмого вечера. С женщиной нужно разобраться до полуночи.

Он натянул пластиковые перчатки и быстро прошел обратно в ванную. Хотя его техника становилась все более и более совершенной, все еще требовалось некоторое время, чтобы разделить тело на части, которые было бы легко унести и спрятать.

К счастью, этот процесс доставлял ему удовольствие. Только этот запах мог пробудить в нем желание; только насильственное проникновение заставляло его почувствовать власть и способность подчинять себе; только то, как шеи женщин становились мягкими под его крепкой хваткой, позволяло ощутить радость мести. Достигнуть эмоционального пика.

«Ты моя. Я могу контролировать твое тело, твои страхи и даже твою жизнь и смерть.

Ты больше не можешь причинить мне боль, и я могу придать тебе тот облик, который захочу.

Сяоцзинь, ты не представляешь, как сильно я тебя люблю.

Сяоцзинь, ты не представляешь, как сильно я тебя ненавижу».

* * *

К десяти вечера Линь Годун почти закончил. Бо́льшую часть женского тела он упаковал в черный пластиковый пакет и плотно заклеил желтой лентой. В ванне остались только правое бедро, икра и правая ступня. Серебристо-белые босоножки на высоком каблуке доставляли больше хлопот: из-за того что женщина сопротивлялась и брыкалась, ремешок перекрутился, и ноги начали отекать, поэтому снять обувь будет очень трудно. Ручная пила и кухонный нож не подойдут. Нужны ножницы.

Линь Годун потянулся за черным пластиковым пакетом, но обнаружил, что под рукой ничего не осталось.

Он поднялся – от долгого сидения на корточках его ноги занемели и немного побаливали – и направился на кухню за новыми пластиковыми пакетами и ножницами, но услышал звук поворачивающегося в замке ключа.

«Мать вернулась!»

Он был голый, весь в крови, а в ванной лежали пластиковые пакеты с частями тела и женская нога. У Линь Годуна не было ни секунды на раздумья. Он бросился к кухонной двери, схватил черный пластиковый пакет, лежавший на полу, развернулся и побежал обратно.

Едва он закрылся в ванной комнате, входная дверь распахнулась.

– Годун, ты спишь?

Линь Годун открутил кран, лихорадочно схватил оставшиеся части женщины и запихал в пластиковый пакет, стараясь подавить дрожь в голосе.

– Мам, ты вернулась? Я собираюсь принять душ.

– Хорошо.

Из коридора донесся звук. Мать, видимо, снимала обувь и поставила сумку на пол.

– Я вернулась, чтобы взять кое-что из одежды. Дядя Тан заболел, поэтому я пойду к нему на несколько дней – позабочусь о нем.