Я надеялась, что это Джозеф идет за мной, как и обещал. Огляделась, но не увидела его. Джордин и Вайолет убежали, а я заметила на земле у ног нож. Его, должно быть, уронила Джордин. На секунду мне захотелось ее найти и ткнуть ножом, так я ее ненавидела.

Потом я кого-то заметила в высокой траве. Подумала, это Джозеф, но позже мне сказали, что я ошиблась. Что там был Гейб Шеннон, который участвовал в розыгрыше. А ведь он мне нравился когда-то. Самой не верится. Но в ту минуту я думала, что это Джозеф, и боялась, как бы он не ушел без меня. Я бы не вынесла, если бы после стольких писем и обещаний Уизер ушел, бросил меня и больше не вернулся. И что хуже всего, мне было страшно, как бы вместо меня он не забрал Джордин.

Я попыталась последовать за ним, но он убежал, и тогда я подумала, что все уже неважно. Мне суждено навсегда застрять здесь, в богом забытом Питче. Наш обмен сообщениями ничего не значил. И письма Джозефа ничего не значили. Он никогда меня не любил.

Дальше началось непонятное: я как будто вылетела из тела, совершенно оцепеневшего. Словно поднялась над собой. Со мной такое бывает, когда жизнь слишком усложняется и теряет смысл.

Мое тело взяло нож и вонзило себе в живот. Боль была ужасной, кровь хлестала, но тело не умирало. Я все еще была здесь, на этом свете. Колоть себя тело больше не смогло и молилось, чтобы меня переехал поезд, но поезда не было. Тогда оно принялось биться лицом и головой о рельсы и шпалы, надеясь, что мир погрузится во тьму. А сама я наблюдала за всем этим сверху.

Доктор Ким называет такой процесс деперсонализацией, но я считаю, что это самое настоящее безумие.

В психиатрическую больницу я в первый раз попала после того, как попыталась сорвать швы. Меня отправили в Грейлинг, и я пробыла там около месяца. Одна девочка, которую я встретила на этаже, сказала, что большинство пациентов выгоняют через несколько дней, и у меня, должно быть, здорово крыша поехала, раз я задержалась так надолго.

Во второй раз пришлось ехать в больницу в Де-Мойне, потому что свободных коек больше нигде не оказалось. Мама тогда ужасно разозлилась. То кричала на доктора, то умоляла отыскать клинику поближе к дому. Врач заявил, что ничего не поделаешь, с койками сложно и пациенты должны ехать туда, где есть места.

Из Де-Мойна меня выписали, сказав, что я достаточно здорова и могу ехать домой. Дома я пробыла около недели, хотя мало что помню об этом. Однажды посреди ночи мама обнаружила, что я в полной темноте стою на столе, прижавшись ухом к вентиляционному отверстию, и разговариваю с кем-то, хотя в комнате никого не было.