– Ты думаешь, что я полюбил тебя согласно плану Академии? Нет. Я же не дурак. Я оценил тебя по достоинству и признал твои способности. У тебя поразительная способность к эмпатии. Я по-настоящему влюбился в тебя в тот день, когда вы играли с Лэсси в теплице, – ты дала волю эмоциям. И я знал, что ты догадалась о моем прошлом – хоть и не понимал, каким образом. Но благодаря этому ты стала для меня утешением – ведь я никому не рассказывал о своей тайне, рубцом оставшейся у меня на сердце. Я знаю, что ты иногда тайком ездила в Кохын – и там заботилась о моей матери. Я люблю тебя – и не потому, что Академия промыла мне мозги.

Как и сказал Кан Чжунсок, Соджон действительно иногда ездила в Кохын. Она в шутку причитала, что ей уже даже снится этот суп из квашеной капусты – настолько она поражена его вкусом. И мать Чжунсока каждый раз вытирала слезы, когда видела ее.

Хан Соджон старалась как можно подробнее рассказывать ей о Чжунсоке – ее сыне. Какие блюда он любил, какое выражение лица у него было, когда он играл с Лэсси, как иногда он засыпал, облокотившись на стул, и как храпел, когда уставал. Она также рассказала, как он обожал креветочные чипсы и медовые пирожки, съедая по пачке каждый вечер, и шутила, что скоро у него появится животик. Тогда мать Чжунсока смеялась, говоря, что он остался верен своей привычке – он любил их и в детстве. И радовалась, что Хан Соджон хорошо заботится о ее сыне.

– Пусть не любовь – мне достаточного того, что ты по-прежнему будешь моей коллегой и соратницей.

Хан Соджон рассказала ему все о Ли Джинуке. Он прожил гораздо более насыщенную жизнь, чем сам думал. Испытания и страдания закалили его – его раны постоянно то кровоточили, то снова заживали – и превратились в рубцы. А сам он превратился в мощное дерево, крепко стоящее на земле, – его было невозможно пошатнуть.

Хан Соджон заплакала. Как же ей быть с этим человеком, который так ее понимает, сопереживает и поддерживает? Сквозь слезы она увидела незаметно подошедшего Лэсси; тот махал хвостом и, словно пытаясь ее утешить, лизнул ее в щеку. Ну как тут было не улыбнуться? Хан Соджон, вытирая слезы, улыбнулась и погладила Лэсси.

И вдруг вместе с пронизывающей болью к ней пришло осознание. Она поняла, что для нее сейчас самое важное, что ей нужно достать во что бы то ни стало, – даже если для этого придется перешагнуть через саму себя. Стоило ей на минуту расслабиться, рассказав все Кан Чжунсоку и освободившись от груза совести, она снова столкнулась с реальностью: вокруг нее словно сдвигались стены.