– Проклята… – пробормотал Оливер.

– Ага. Еще больше, чем римляне, – сказал Ричард. – И помяни мое слово: на этом все не кончится. Впереди нас ждет что-то еще более ужасное.

Глава 4

Глава 4

Наутро они сняли несколько дублей сцены с головой Иоанна, пробуя менять скорость подъемника. Затем приступили к сцене, где Леона на дрожащих ногах подходит к голове.

На террасе горели чаши с огнем. Еще не наступил полдень, однако с помощью фильтров и диафрагмы можно было создать иллюзию вечернего времени. К тому же изображение вышло бы с большей детализацией, нежели при реальных съемках в темное время суток. Такая техника была фирменным приемом Ричарда Уокиншоу.

С веерами из павлиньих перьев Винсент Монтгомери и Кэрол Дарнелл сидели на диванах в образах Ирода и Иродиады. Реакцию каждого из них на появление головы должны были снимать чуть позже.

Леона уже давно рассказывала всем, как ей не терпится исполнить сцену сто сорок. Во многом ради нее она и взялась за «Саломею». Актриса попросила режиссера снять длинный дубль, чтобы получилось лучше передать накал эмоций, и не делать слишком много монтажных склеек. Ей пошли навстречу и решили снимать сцену одновременно камерой на тросе и той, что была установлена на сцене.

Облаченная в серебристое нижнее платье и покрывало из тонкой ткани, Леона сидела на полу и настраивалась в ожидании команды режиссера.

Наконец раздался голос Тофлера. Леона в образе Саломеи медленно поднялась и, чуть дрожа, направилась к подъемнику, где стояла отрубленная голова Иоанна с приоткрытыми губами. Это был пробный дубль, однако маленькая камера наверху медленно следовала за ней по тросу и снимала ее перемещения. Вторая камера снимала лицо Леоны.

Поначалу казалось, что актриса впала в транс, но затем ее губы медленно изогнулись в улыбке. Зайдя в подъемник, она робко взяла серебряное блюдо и сделала оборот вокруг себя. Далее аккуратно поставила его на пол и приподняла голову Иоанна, придерживая ее с двух сторон возле ушей. Сжимая ее в руках, закружилась в танце.

Игру в этом эпизоде отвели на усмотрение Леоны. Поэтому, хотя никто и не высказывал возражений, сейчас ее движения разительно отличались от тех, что она репетировала.

Закончив танец, Леона крепко прижала голову к груди. По ее загримированному лицу заструились слезы. Вновь подняв голову Иоанна, она медленно поцеловала ее.

Даже окружающим было заметно, как в этот момент ее тело вздрогнуло, словно от удара током. У нее подкосились ноги, и она рухнула на пол. Игра Леоны была настолько правдоподобной, что даже Тофлер не сдержал восхищенного вздоха.