– Вот и весь секрет бесподобной игры Леоны. Втайне зная про голову, она пришла в экстаз. Не бог в нее вселился, а дьявол. Она сумасшедшая.
– Даже если у нее проблемы с головой, разве она не профессионал своего дела? Она прониклась своей ролью. У всех актрис есть какие-то заскоки. Для такой работы необязательно иметь стопроцентно здоровую психику.
– Вдумайся, она все понимала…
– Ну и что с того? Если так и рождается блестящая игра, то на месте режиссера я скорее взял бы такую актрису, нежели вежливую и скромную, но не умеющую довести дело до конца. И потом, она наверняка все поняла, лишь когда ощупала голову.
– Послушай, Оливер…
– Нет, это ты послушай. Ты не видишь разницы между актрисой – то есть творческой личностью – и официанткой.
– Это не так. Но подожди, я не договорил…
– Ну? Я весь внимание.
– Я согласен с тобой: на момент начала сцены она знала, что в руках у нее не бутафория. Это мы стояли в шестидесяти футах и не могли такое рассмотреть. Ее поведение ты объясняешь профессионализмом; что ж, вполне убедительно. Но что, если причина в другом?
– Если ты имеешь в виду, что она чокнутая, то я возражу. Такова специфика актерского дела. И не надо все списывать на психические расстройства.
– Подожди, Оливер. Вот я и перехожу к самому главному. Говоря «с самого начала», я имею в виду, что про голову она узнала задолго до того, как Эрвин дал команду снимать.
– В смысле? – Впервые за все это время Оливер остановился и повернулся к Уокиншоу.
Они оба молчали. Взгляд Оливера стал напряженным. От череды странных происшествий нервы начинали шалить.
– Конечно, это лишь мое личное мнение…
– Да понял я уже, хватит мяться!
– Леона знала, что Мирандо мертв, а бутафорскую голову и его собственную поменяли местами. А значит, ее «игра от бога» была спланированной постановкой.
Оторопев, Оливер резко заткнул инструменты за ремень джинсов. Такая гипотеза даже не приходила ему в голову, поэтому он не знал, что ответить.
– То есть… По-твоему, она знала обо всем еще прошлой ночью?
– Именно.
– И не сказала нам ни слова?