— Слухи, конечно, не утихают. Но сейчас, с подготовкой к триумфальному шествию, на Палатине не до того! А тут еще в последние дни этот вольноотпущенник...

— Слышал, слышал. Утверждает, будто отплыл от берега на какой-то скорлупке и в кратчайший срок достиг Тапробаны, гонимый чудесным ветром.

— Вот именно! Вернулся с кучей даров для императора от царя той страны, где он, как уверяет, прогостил целых шесть месяцев.

— Если это правда, значит, можно добраться до Индии за несколько недель, миновав парфянские таможни, — прикинул заинтересованный Аврелий.

Парфяне были головной болью не только для легионеров из-за постоянных набегов на границе, но и занозой в сердце для добрых римских торговцев: усевшись, словно стражи, между Империей и сказочными странами шелка, они препятствовали любой прямой торговле между Городом и далеким Востоком, монополизировав сухопутные пути и взвинчивая цены на товары вчетверо непомерными пошлинами.

— Еще вопрос, сколько в этом рассказе правды! Не он первый выдумает байку, чтобы привлечь к себе внимание. Как бы то ни было, придворные географы уже изучают эти ветры.

Разговор прервало сдержанное, но настойчивое покашливание.

Это вошел Кастор, грек-секретарь Аврелия, и просил слова.

— Что там? — фыркнул патриций, явно раздосадованный вторжением.

— Там человек, он срочно просит тебя принять, господин.

— Так впусти его!

— Не думаю, что стоит, хозяин, — возразил Кастор, указывая на остатки жареной свинины. — Это Шула, служанка Мордехая Бен Моше.

Из вестибюля доносились крики: пронзительный гортанный голос с чужеземным выговором заглушал протесты привратника Фабеллия, который, еще не совсем проснувшись, не мог сдержать ее напора.

— Не пойму, то ли она не в себе, то ли пьяна, — заметил Кастор, которому была известна страсть Шулы к медовухе.

Сенатор с тревогой поднялся.

Если старуха, вечно прятавшаяся в еврейском квартале, примчалась сюда как фурия, на то должна быть веская причина. Аврелий дружил с Мордехаем двадцать лет, знал его как человека в высшей степени сдержанного и был уверен, что тот не стал бы тревожить его за трапезой по пустякам.

Извинившись перед гостем, он покинул триклиний, и тут же на него налетела женщина, которая, обойдя слабую оборону Фабеллия, вихрем ворвалась внутрь.

— Беги, сенатор, беги за лекарем! — кричала она, дергая его за тунику.

Аврелий на миг замер: можно ли верить исступленным словам Шулы? Старая кормилица дочери Мордехая давно была не в своем уме. Лишь привязанность и терпение девушки позволяли еврейскому торговцу держать ее у себя в доме, пусть и ценой неловких ситуаций.