К тому же нянька, в молодости не отличавшаяся набожностью, на старости лет превратилась в ревностную блюстительницу иудейских законов и принялась клеймить присутствие гоев, язычников, в доме хозяина. В последнее время даже Аврелию доставалось от ее проклятий.

Патриций решил не рисковать. Через несколько мгновений он уже усаживал Шулу в всегда готовые носилки, а Кастор со всех ног помчался к дому лекаря.

Отдав короткий приказ носильщикам, Аврелий попытался разобраться в бессвязном бормотании служанки.

Когда довольно скоро измученные нубийцы рухнули на землю на небольшой площади в Трастевере, магистрат успел понять лишь то, что с Диной стряслась беда. Выскочив из носилок, Аврелий взлетел по деревянным ступеням, что вели в жилище друга, и толкнул дверь, ожидая худшего: темное предчувствие шептало ему, что он не успеет.

Представшее ему душераздирающее зрелище превзошло самые мрачные опасения: иудей, стоя на коленях посреди лужи крови, раскачивался из стороны в сторону, стеная от горя и гнева, и прижимал к груди бездыханное тело единственной дочери, словно отчаянные объятия могли вернуть ей жизнь.

Аврелия охватило желание отступить, не осквернять своим нечистым присутствием трагедию друга.

Но желание помочь, смешанное с глухим протестом против безвременной гибели девушки, которую он знал с рождения, заставило его подойти ближе.

Лицо ее было бескровным, почти призрачным, а одежда от пояса до низу пропитана темной липкой жидкостью. Аврелий тотчас узнал тошнотворно-сладкий запах человеческой крови — ему слишком часто приходилось вдыхать его не только на полях сражений, но и на трибунах арены, где он по долгу службы скрепя сердце взирал на гладиаторские побоища.

Он наклонился, пытаясь поднять друга, и поскользнулся в вязкой луже.

Чтобы не упасть, ему пришлось опереться о пол рукой, унизанной перстнями. Он в смятении отдернул ее — алую, сочащуюся кровью.

Другой, еще чистой рукой, он робко коснулся в последней ласке лба девушки, чью свадьбу должен был праздновать через месяц. Лишь вчера утром он отдал приказ изящно упаковать свитки драгоценных тканей, предназначенные ей в свадебный дар.

В этот миг Мордехай на секунду отвлекся от своей Дины и заметил римлянина.

Глаза его потускнели, стали почти стеклянными, а крупная голова поникла, будто костлявая шея больше не могла ее держать.

Тем временем в дверь вошел Кастор, а за ним — лекарь, чье появление было уже мучительно бесполезно.

Аврелий позволил вошедшим подойти к окровавленному телу, а сам оттащил старика, уже не способного сопротивляться.