Ноябрь 2019 года

Мы воссоединились с одной Лопес де Айяла, но вот-вот могли потерять другого.

Дедушка до сих пор находился в реанимации без каких-либо признаков улучшения. В палату даже явились люди из страховой компании, которых я грубо вытолкал, хотя медсестры посоветовали заранее уладить формальности с похоронным агентством. Патриарх доживал свою последнюю осень.

Поздним вечером в пятницу, когда все вокруг успокоилось и шум больничной суеты затих, я приступил к выполнению своего заключительного долга в качестве внука. Мне потребовалось некоторое время, чтобы натереть загрубевшую кожу деда четвертинками яблок, тайком пронесенных в больницу Германом. Мы разговаривали – точнее, я говорил – о домиках, которые строили из тюков соломы после августовского сбора урожая в Лас-Льекас. Или о том, как я будил его в четыре утра, возвращаясь с празднований в Бернедо, и мы шли ставить разбрызгиватели, потому что год выдался засушливый.

В конце концов, не в силах и дальше выносить его молчание, я сел в машину и поехал в Вильяверде.

После того ужасного дня мы забрали Дебу из больницы и увезли из Витории. Не помню ее более несчастной и рассерженной, чем в тот момент, когда она увидела себя в зеркале с мальчишеской стрижкой.

Тасио Ортис де Сарате провел ночь в камере, ожидая ордера на предварительное заключение. Вряд ли его скоро освободят. Я решил не думать о нем, поскольку со вчерашнего вечера мои мысли целиком были заняты Дебой и дедушкой. Как только мы приехали в Вильяверде, моя дочь нашла один из беретов деда и отказывалась его снимать, хотя тот был ей слишком велик. Измученная, она так и уснула в нем рядом со своей матерью. Я сделал для нее еще один красный браслет, чтобы показать судьбе, что сам обо всем позабочусь.

Первого ноября отмечался День поминовения усопших. В этом месяце наступил черед нашей семьи звонить в церковные колокола – к мессе, в знак чьей-то смерти или для молитвы.

В этот день в деревне было принято звонить каждые три часа в память об ушедших, поэтому мы с Германом взяли большой железный ключ и направились в сторону колокольни. Отперев церковную дверь, поднялись по винтовой каменной лестнице. Наверху было тесно и небезопасно: к колоколу вели всего несколько старых досок. Перед нами грозной черной громадой вырисовывались холмы, а желтоватый свет уличного фонаря едва освещал близлежащие крыши.

Дальше – только непроглядная ночная мгла.

Мы с Германом молча принялись звонить в колокол, как учил нас дедушка. Оглушительный звон тяжелого металлического языка над нашими головами на несколько минут успокоил мои мысли – то, чего мне так не хватало в те мрачные дни. Ни о чем не думать.