Потом он кивнул, словно получив ответ, который не слышал я.
– Ну, это я и говорю, – пожав плечами, ответил дедушка могиле моего отца и повернулся ко мне. – Что ж, думаю, он согласен и разрешает мне.
– О чем ты говоришь, дедушка?
– Об этом проклятом обещании. Сколько времени пришлось молчать… Ладно, давай я все тебе расскажу – в любом случае всегда лучше знать, чем оставаться в неведении.
Я взял дедушку за плечи и повернул к себе.
– Дедушка, что это за обещание?
– Сынок, я пообещал твоему отцу, что не буду задавать лишних вопросов, когда он уехал в Мадрид работать у своего друга. Он часто звонил нам, но не наведывался в деревню. Гаэль впервые приехал лишь спустя какое-то время – когда ты уже появился на свет и он женился на Марте, очень хорошей девушке. Но я, конечно, не был дураком – кое-что сопоставил, и у нас с твоим отцом состоялся разговор, дома, на нашей кухоньке. «В Мадриде жизнь более анонимная, – сказал мне Гаэль. – Там ни у меня, ни у Марты нет никого из родственников – и нам не приходилось ни перед кем отчитываться насчет даты нашей свадьбы, рождения Унаи или беременности моей жены. Если мы вернемся в Виторию, то, прошу, не задавай вопросов, а если люди будут спрашивать, говори, что мы поженились и потом родился Унаи. И, пожалуйста, никогда – ни ты, ни мама – не заговаривайте об этом с Мартой, она очень стыдится этого».
«Меня воспитывали в очень строгих правилах, Гаэль, – ответил я ему, – ты это знаешь. Но времена изменились: я вижу, вы, молодые, хотите всю молодость наслаждаться своей свободой. Я тоже жил в Мадриде шесть лет, когда был на фронте, и там нравы, к счастью, уже тогда были другими. Там я привык к свободе, и мне было тяжело возвращаться в нашу маленькую деревню: тут я чувствовал себя зависимым, подчиняющимся воле кого-то другого. Церкви, моей семьи, друзей, никогда не выезжавших отсюда… Не мне судить, как ты должен строить свою семейную жизнь. Мы вырастили и воспитали тебя, ты стал хорошим человеком. Мне этого достаточно».
«Папа, пообещай мне, что все это останется между нами», – попросил меня Гаэль.
«А что ты скажешь мальчику, когда он вырастет?» – спросил я.
«Унаи? То, что меньше всего его ранит».
«Я думал, ты скажешь, что откроешь ему правду, когда он будет к этому готов».
«Нет, я этого не сделаю, – ответил Гаэль. – Пусть он верит в ту историю, которая будет причинять ему меньше боли. Я люблю его. И не стану снимать с себя груз своей вины и ошибок, прикрываясь правдой. Правда не так важна, если заставляет страдать тех, кого мы любим».