Я посмотрел на него: в глазах была бешеная ярость. Но он тут же улыбнулся, и я понял, как сильно эта улыбка помогала ему в жизни. Добрая, мальчишеская, очень американская и простая.

— Надо приноровиться, — сказал я.

«Изувечим» закончили совещание на поле, и я заметил, как Девин, стоявший у кромки поля, и Джимми Пакстон обменялись кивками.

— Сейчас опять через меня сыграют, — сказал я Бруссарду.

Джон Паскуале, корнербэк, сказал:

— Может, начнешь играть нормально, а?

«Изувечим» передали мяч назад, Джимми Пакстон пронесся вдоль боковой лини, и я с ним. Он сверкнул глазами, распрямился, сказал «Пока, белый мальчик», но я прыгнул вместе с ним, развернулся в полете, вытянул правую руку, ударил по воздуху, но попал по свиной коже и выбил мяч за пределы поля.

Мы с Пакстоном упали на землю, наши тела подпрыгнули на ней, как мячи, и я запомнил: это первое из многих столкновений, из-за которых мне завтра не встать с постели.

Я поднялся на ноги первым и протянул Пакстону руку:

— Ты вроде куда-то собирался.

Он улыбнулся и принял ее.

— Говори-говори, белый мальчик. Уже заводишься.

Мы пошли вместе вдоль края поля к линии схватки, и я сказал:

— Перестанешь звать меня белым мальчиком, не буду звать тебя черным мальчиком. Избежим расовых беспорядков на «Гарварде». Меня зовут Патрик.

Он шлепнул меня по ладони:

— Джимми Пакстон.

— Очень приятно, Джимми.

В следующем эпизоде Девин снова играл через меня, и снова я выбил мяч у Джимми Пакстона из рук.

— Ну и в команду ты угодил, Патрик. Подлая свора, — сказал Джимми Пакстон, когда мы пошли к линии схватки.

Я кивнул.