— Как?

— Не знаю. Но больше неоткуда. Ты же не полезешь на эстакаду.

— Ладно, ладно. Выезжаю.

Она положила трубку, а я поднялся по лестнице на восемь этажей наверх. В холодном и сыром лестничном колодце воняло мочой.

Он стоял, перегнувшись через ограждение, и изучал взглядом площадь перед мэрией, Фэнл-холл и выделявшиеся на общем фоне своей высотой здания делового квартала на пересечении Конгресс-стрит со Стейт-стрит. На секунду меня охватило искушение подскочить к нему, перекинуть его ноги через ограждение и слушать, какие звуки он станет издавать, летя вниз, пока, несколько раз перекувыркнувшись в воздухе, не шмякнется об асфальт. Если мне повезет, его смерть сочтут самоубийством. А его душа — если допустить, что у него есть душа, — будет давиться собственной желчью на всем долгом пути в ад, оценив горькую иронию судьбы.

Я был от него в добрых пятнадцати ярдах, когда он обернулся. Улыбнулся:

— Соблазнительно, не правда ли?

— Что именно?

— Скинуть меня с крыши.

— Есть немного.

— Но полиция быстро определит, что последний звонок, который я сделал со своего мобильника, был на твой номер, установит источник сигнала и узнает, что за шесть-семь минут до моей смерти ты находился в этом же квартале.

— И это обломает мне весь кайф, — согласился я. — Как пить дать. — Я вытащил из-за пояса пистолет. — На колени, Уэс.

— Ты серьезно?

— Руки за голову. И переплети пальцы.

Он засмеялся:

— Или что? Ты меня застрелишь?

Я был в десяти футах от него.

— Нет. Я разобью тебе нос в лепешку. Устраивает тебя такая перспектива?

Он скривился, посмотрел на свои льняные брюки и перевел взгляд на грязный пол под ногами.

— Давай я просто подниму руки. А ты меня обыщешь. Не хочется пачкаться.