Если бы она ответила «да», я бы сказала, что понимаю ее. Пусть даже и не согласна. Может, я больше не член семьи, но я понимаю.

Вместо этого я спросила:

— А как же ты? Устроишься в другой бродячий цирк?

Старая гадалка покачала головой.

— Я уже слишком стара, чтобы постоянно скитаться. Наверное, поеду обратно в Нью-Йорк. Может, на Кони-Айленд. Открою там салон. — Она печально улыбнулась. — Всегда есть люди, готовые услышать красивую историю.

Мы молча стояли под дождем, наблюдая, как убирают большой шатер. Я попрощалась, но она не отводила взгляд от ткани, которую положили на землю. Вряд ли она меня услышала.

Мы с мисс П. сели на двухчасовой экспресс в Нью-Йорк, который делал всего несколько остановок. К ужину мы уже были дома.

Мы заранее позвонили миссис Кэмпбелл. У нее было несколько сообщений для нас, все от репортеров. Пошли слухи, что Лилиан Пентикост обнаружила в провинции сеть наркоторговцев, и журналисты жаждали подробностей.

Поезд набирал скорость. Мы смотрели, как за окном Виргиния растворяется в серо-зеленой дымке. Мисс Пентикост положила руку мне на колено.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Неплохо. Голова почти прошла.

Я потрогала швы на затылке чуть выше линии роста волос.

— Но как вы себе чувствуете? — повторила она, и ее взгляд давал понять, что она не примет ответ «Я не хочу об этом говорить».

Я задумалась.

Цирка больше нет или скоро не будет.

Пятнадцатилетней девочки, которая когда-то неуверенно прошла через его ворота, тоже больше нет.

Теперь здесь сидит другая женщина с ее лицом. Женщина, которая прыгает в горящие здания и преследует убийц в темноте. Которая четыре года назад стала детективом и с тех пор пытается доказать свою состоятельность.

Двигала ли мной злость? Злость, из-за которой та пятнадцатилетняя девушка сбежала из дома? Или злость из-за понимания, что если бы мне так феноменально не повезло, если бы я не встретила людей вроде Руби Доннер и Лилиан Пентикост, всем в мире было бы плевать на то, что со мной случится.

Возможно, и до сих пор плевать.