По каким причинам Мурао не полагался на полицию, нам только предстояло узнать, но начало разговора неприятно удивило меня. Неужели у такого скромного, обходительного человека есть подобные истории в прошлом?

– Ничего страшного, господин Мурао, – сказала я, решив не спешить с выводами. – Я ведь с детства дружу с Кадзуро, а значит, постоянно слушаю некрасивые истории. А еще порой глупые, жестокие и грязные – он так их любит.

Кадзуро засмеялся.

– Моя, к сожалению, именно из таких, – сказал Мурао и тут же прервался: к нашему столику подошла официантка.

Мы сидели в кафе на первом этаже рекана[2] в Накаге[3] – почти напротив дома писателя. Он здесь, видимо, часто бывал. От меня не укрылось, какими улыбками они обменялись с девушкой: это было нечто большее, чем вежливость между гостем и персоналом. Официантка была молоденькая и хорошенькая, а сам Мурао… тут и говорить нечего: в его трогательно-печальный образ были влюблены десятки девушек. Внешностью он походил на Камэду Киндзи в фильме, что вышел в прошлом году[4], только Мурао носил аккуратную бородку с усами, как было принято у европейцев.

Почему для этой беседы он выбрал меня, я пока не понимала. Наше знакомство было не очень-то близким. Я работала младшим редактором журнала «Дземон», где мы печатали исторические исследования, эссе и мемуары пожилых жителей префектуры. Года два назад господин Мурао публиковал у нас очерки об истории японского языка. Потом он перешел на любовные романы, но сохранил связи в редакции – и порой приходил повидаться с моим начальником, господином Иноуэ. В один такой визит Мурао заметил меня благодаря западной внешности. Ему было любопытно, застала ли я немецкую оккупацию, на каких языках говорю, как хорошо знаю японский и чем собираюсь заниматься в будущем. Оказывается, он, хотя и слушал вроде бы вполуха, все-таки запомнил меня. От этого просто сердце замирало: мне позавидовало бы немало девушек! А еще, как я надеялась, тесное знакомство с Мурао могло бы поднять меня в глазах начальника.

– Восемнадцать лет назад, в девятом году[5], я совершил поступок, который нельзя оправдать. Вы уже догадываетесь, какого характера была обида, которую я нанес Наоко – так звали ту девушку. Но я тогда не считал себя преступником. Может быть, и она не считала. Вот как было дело: я в те годы уже опубликовал несколько рассказов в «Кумияма Симбун»…

Краем глаза я увидела, что Кадзуро записал название газеты в блокноте.

– …и меня можно было назвать набирающим популярность, – продолжал Мурао. – Иногда, хотя и не очень часто, девушки сами приходили ко мне домой. Я считал это как бы естественным следствием известности. Наоко, как и другие, не была против близких отношений. Или мне тогда так казалось? Не знаю. В общем, все это могло бы остаться в прошлом как ужасное недопонимание, но в этой истории была и кровь.