Более развернутые характеристики Сергей Валентинович надеялся получить от представителя покойного, но и здесь его надежды не оправдались. Кныш оказался заполошным неврастеником, совершенно не готовым к новым – трагическим – реалиям. И выглядел так, как будто небо, упавшее на землю, придавило его со всей основательностью, не оставив в организме ни одной целой кости. Несчастный Олег Николаевич гнулся во все стороны; ноги не держали его – и он постоянно присаживался и тяжело дышал. Ни дать ни взять, – рыба, вынутая из воды. Кныш весь сочился потом – холодным даже на вид. И то и дело протирал бледное лицо, шею (почему-то багровую, в контраст лицу) и лысину, застенчиво выглядывающую из-за венчика блекло-рыжих волос.

– Вы не понимаете, что произошло, – простирал он руки в сторону Брагина.

– Почему же не понимаю. Человек… погиб.

– Великий человек погиб! Единственный в своем роде музыкант! И что теперь делать?

– Жить дальше, – меланхолично посоветовал Сергей Валентинович. – Что же еще остается?

Внимать столь здравому совету Кныш не собирался. Он высморкался в свой безразмерный платок, после чего натурально зарыдал.

– Всё! Всё же сорвалось! В конце января должен был начаться его мировой тур. Начаться с Санкт-Петербурга. А теперь всё кончено.

– Бывает, – вполне по-дружески заметил Брагин, хотя больше всего ему хотелось раздобыть где-нибудь бейсбольную биту и шваркнуть ею по голове великовозрастного плаксы.

Ножка от стола тоже бы подошла.

– Не бывает! – с пафосом возразил представитель. – Так не должно быть! Потому что это был бы не просто мировой тур, а… сенсационный мировой тур.

– В чем же его сенсационность?

– В программе! В программе! Филипп настраивался исполнить концерт, который еще не исполнялся. Никем. Никогда! Более того, о его существовании никто даже не подозревает. Незавершенное творение такого же гения, как и он сам.

– Вот как. Кого именно?

– Известнейшего композитора! Чье имя на слуху даже у ребенка.

– Вот я и спрашиваю – кого именно?

– Я… Я не могу вам сказать.

– Теперь-то можете. Обстоятельства изменились, понимаете?

– Для кого-то изменились. Для меня – нет.

– Вы это имя решили с собой в могилу унести? – мрачно пошутил Брагин.

– Вот только не надо про могилу! – взвился Кныш, но силы снова оставили его. И он рухнул на стул. – В доме повешенного… о веревке… дурной тон!