– Всенепременно, – звенят бубенцами на другом конце провода клоуны Бриг и Леселидзе. – Обязательно свяжется. Как только.
Впрочем, теперь у Брагина появился шанс кое-что узнать о Филиппе Ерском в обход его адвоката. Шанс был заключен в сейфе, найденном в нише между импровизированной гостиной и импровизированной спальней (аскетичная йоговская полуторка, только гвоздей ей и не хватает!). Сейф был вмонтирован в стену и легкомысленно прикрыт картиной – единственной во всем доме. Из тех картин, которые принято называть
Зимний деревенский пейзаж.
Брагин почему-то вспомнил о конькобежцах и ловушке для птиц, хотя ничего общего с Брейгелем у этой картины не было. И деревня проступала не голландская, а самая что ни на есть русская, и даже сибирская – с приземистыми избами, приземистыми клубами дыма из труб. Бабы, стирающие белье в проруби, тоже были приземистыми. И веселыми. И сама картина – нескучной.
Она бы обязательно понравилась Кате.
И все то время, пока приглашенный спец из техотдела, под грустные взгляды понятых, трудился над вскрытием сейфа, Брагин думал о жене. Так, как не думал никогда, – с испепеляющей сердце нежностью. К нежности примешивалось чувство вины – за все то, чего он не совершал, но мог бы совершить, если бы…
Если бы это была не Катя.
Совершенно неприкаянный, Сергей Валентинович присел рядом с Однолетом, все еще изображавшим из себя рыцаря Круглого стола в ожидании компота. И только сейчас заметил, что опер пялится и пялится в свой смартфон.
На фотографию девушки, сидящей на мотоцикле.
Не может не идти, потому что это – Дарья Ратманова.
Очень буднично это произошло – встретиться с Дарьей Ратмановой в совершенно незнакомом, чужом пространстве чужого телефона. Что она там делает? Что она делает с межеумочным сопляком, который фигурно выстриг межеумочную бороду, но при этом не перестал быть идиотом? На Брагина снова обрушилась бетонная плита, и он снова оказался не готов к ней.
Хорошо хоть, рукой пошевелить в состоянии. И языком.
– Интересная девушка, – сказал он.
Получилась, правда, чуть растянуто: