— А он не из болтливых, — сказал Бенавидиш, когда они остановились в холле под тондо «Кувшинки».

— Скрытничает, — добавил Серенак. — Слушай, Сильвио, а ты здорово продвинулся в вопросах искусства. Я бы сказал, круг твоих интересов вышел далеко за рамки грилей.

Бенавидиш решил воспринять реплику начальника как комплимент.

— Я собрал информацию. Из разных источников. А потом попытался сопоставить полученные факты. Но, к сожалению, яснее картина не становится. Даже наоборот!

Они вышли в мощеный двор музея. По Сене плыли баржи. На правом берегу возвышалось странное строение — так называемый Дом на Старом мосту. От разрушенного моста осталось всего две опоры, на них и стоял дом, готовый, казалось, в любой миг рухнуть вниз, в серую воду.

— У тебя таблица с собой? — спросил Серенак.

Сильвио покраснел, но достал из кармана сложенный лист бумаги.

— Знаете, патрон, я тут вчера попытался подойти к этому делу с другого конца… Это пока только черновик, но…

— Покажи.

Серенак чуть ли не выхватил листок из рук помощника. Бенавидиш нарисовал треугольник, в который вписал несколько имен. Лоренс задумчиво запустил в волосы пятерню.

— Сильвио, что это еще за пирамида?

— Н-не знаю… — пробормотал тот. — Я еще сам не разобрался. Просто хотел посмотреть на факты под новым углом… С самого начала у нас как бы три группы улик, каждая из которых ведет в своем направлении. «Кувшинки» Моне, любовницы Морваля и дети. Вот я и изобразил их графически. Почему бы не предположить, что, чем ближе тот или иной персонаж к центру треугольника, тем больше доводов заподозрить его в совершении преступления?

Серенак оперся о постамент скульптуры перед входом в музей. Скульптура изображала бронзового коня.

— Графически, говоришь? Занятно. Ты что, правда думаешь, что геометрический метод старика Декарта поможет нам разгрызть этот орешек?

Он опустил свою влажную руку на бронзовый круп.

— Итак, если я тебя правильно понял, в центр ты поместил фонд Теодора Робинсона и девушку из Бостона, Алину Малетра. Допустим… Проблема лишь в том, что директор музея только что вылил на нашу версию с «Кувшинками» — или с любым другим произведением Моне, не обязательно предсмертным, — ушат холодной воды.

— Знаю… Хотя, если честно, по-моему, он темнит. Что за профессиональные тайны?

— По-моему, тоже. Но я слабо верю в историю о забытых на чердаке розового дома картинах великих импрессионистов.

— Пожалуй. В любом случае Дюпены никак не связаны ни с «детской» версией, ни с «живописной». Поэтому я поместил их в мертвый угол. Как, впрочем, и Амаду Канди.