Кусая нижнюю губу, он раз за разом бил парня головой об стол. Тарелка разбилась вдребезги. Девочки кричали; Моника низким, приглушенным и слабым голосом просила его успокоиться. Но Томми не слышал, он действовал решительно и увлеченно – как если б получилось почесать там, куда не добраться. Эмоциональная разрядка подняла ему настроение, принесла внутреннее умиротворение, его окутывало своеобразное тепло.

Томми остановился, взглянул на Маттиаса. Осколки от керамической тарелки прилипли к его лицу вместе с соусом и овощами.

Краем глаза Томми видел, как Моника попыталась встать и помешать ему, но отнимавшиеся конечности не давали ей свободы. Еще некоторое время он продолжал избиение открытой ладонью. Потом отпустил волосы парня и сел обратно на стул, откинулся на спинку, чувствуя себя расслабленно и умиротворенно.

Маттиас был ошарашен. Из носа мощным потоком текла кровь, волосы стояли торчком, раздавленный взгляд блуждал по столу; он не до конца понимал, что только что произошло.

Девочки тихо плакали. Моника пристально смотрела на супруга. Томми заметил, что все еще улыбается. Улыбка была искренней. Она шла от сердца.

– Мне хорошо, Моника, – прошептал он. – До неприличия хорошо.

Она ничего не сказала, просто продолжая безмолвно смотреть. Томми встретился глазами с дочерьми. Когда они отвернулись, в нем зародилось сомнение.

– Ну, ведь нужно же иногда это делать? Чувствовать себя хорошо?

Уверенность в голосе внезапно исчезла.

Тут в кармане у Томми завибрировал телефон. Он достал трубку и сказал по-английски:

– Saved by the bell[24].

Ванесса начала плакать громче.

Томми проверил номер, шикнул на нее, чтобы не шумела.

– Да-да, – ответил он в трубку и встал.

Связь барахлила. Он махнул рукой Ванессе, прося ее перестать ныть.

– Алло!

– Томми? – Высокий голос на другом конце.

– Да?