Вскоре автофургон мчался по городским улицам.

– Это то, что я думаю? – Михаил повернулся к Соне и Лешеку.

– А что ты думаешь? – спросил в свою очередь Альберт.

– Тебя обменяли, – ответил русский.

Опять. Бринкман понял… И в то же время он не понимал ничего.

Ализаде оглянулась и взяла его за руку. Она выглядела подавленной, и по ее щекам катились слезы.

– Ты не должен чувствовать себя виноватым, Альберт, – сказала она. – Теперь ты свободен… от всего.

Но это было не так, молодой человек чувствовал вину. Уговоры и уверения не могли здесь ничего изменить.

* * *

Гектор следовал инструкциям и шел через площадь, когда вдруг увидел Альберта Бринкмана в инвалидном кресле. Пройдя еще несколько шагов, он оглянулся – Соня и Лешек разговаривали с Михаилом и Альбертом. Усилием воли Гусман подавил нахлынувшее чувство оставленности. Он собрался с мыслями и зашагал дальше.

Ему навстречу двигалась группа из восьми мужчин. Не говоря ни слова, они взяли Гектора в кольцо, а потом посадили в один из трех припаркованных у края площади автомобилей.

Караван тронулся. В окне замелькали придорожные деревья. Как получилось, что Гектор не замечал их раньше? Они росли в городе повсюду, образовывали аллеи. Не высокие, не низкие – просто зеленые. Стояли здесь, жили своей жизнью… А теперь они будто кланялись Гусману на прощание.

Четверть часа спустя машина остановилась возле большой желтой виллы, окруженной белой каменной стеной. Разъехались черные ворота, колеса зашуршали по гравию. Потом машина остановилась.

Светило солнце, щебетали птицы. Гектора проводили в дом. В прихожей его встретили двое мрачных мужчин, которые повели его по лестнице. На одной из ступенек он споткнулся. Один из мужчин подхватил его.

Потом Гусман оказался в спальне с дорогой двухспальной кроватью под балдахином и с картинами на стенах. Полиэтиленовая пленка на полу плохо вписывалась в эту обстановку. Дверь закрылась, щелкнул замок. Гектор остался один.

В помещении царил полумрак. Гардины были задернуты, и все освещение составляли два вмонтированных в потолок круглых светильника. Пленник увидел две камеры. Одна стояла в углу на штативе – горящая красная лампочка указывала на то, что камера включена. Вторая была вмонтирована в стену справа от Гектора. Конечно, на самом деле их было больше. А Ральф Ханке сидел сейчас где-нибудь перед экраном в ожидании телешоу. Но Гусмана это почему-то не заботило.

Внезапно его поразило чувство одиночества. Сердце забилось, отчаяние взяло за горло холодной рукой. Куда он попал и зачем он здесь?

Гектор огляделся. Сам не зная, зачем, он приблизился к картине за стеклом и вгляделся в свое отражение. Контуры его были нечеткими, едва различимыми. Гусман придвинул лицо к стеклу и провел рукой по щеке, по линии носа. Он не привык высматривать в своей внешности достоинства и недостатки, всегда принимая себя таким, каков есть… Четко очерченный подбородок, изящно изогнутые губы… «Лук Амура» – так называла эту форму мама.