— Теперь понятно, — кивнув на Сарсатского, проговорил Лукьянов, — как ты сбег. При таком помощничке…

— А ты думаешь, он у меня один? — прищурился Ленков.

— Поня-атно-о! — протянул Лукьянов.

— Это хорошо, что ты такой понятливый. Значится, подружимся!

— В шайку твою я записываться не собираюсь! — трезво и твердо выпалил Лукьянов.

— Как красиво запел, паря! — снова усмехнулся Ленков и приблизил свое лицо к Лукьянову. — Вон как ты заговорил, Тимофей… А того не ведаешь, что давным-давно ты у нас в списке. Или, думаешь, тебе мясо и яйца, масло да творожок, сало да мучица, крупа-пшеница — с неба сваливались? Это плата тебе была и наша помощь. Помощь — как человечику полезному, а плата — за лошадок, к примеру. Иль ты думаешь, што Алехе с приятелями не на чем было за продуктишками съездить, тогда, по осени?..

— Я ж думал — по-товарищески…

— А твои друзья-сыскари и нарполитсуд по-другому подумают…

— Меня все знают! Как красного партизанского командира! Объясню, поймут…

— Вышел весь красный командир! Был да вышел, — пробасил доселе молчавший Цупко. — Можа, твои объясненья и примут, но ты, паря, об другом не забывай — про женку и деток малолетних. У нас руки длинные…

— Не пугай его, Филипп, — участливо выговорил Ленков. — Тимофей, я вижу, мужик не из пугливых, много раз, как и я, смерти в глаза смотрел. Ты его, Тимофей, прости. Горячий такой он просто. Я вот про другое тебе скажу. Ответь мне, как на духу, много тебе дала новая мирная жизнь, а, Тимофей? В командирах партизанских не последним был, а теперь што? Семья с корки на корку бы перебивалась, если б не наше вспомоществование, не так? Вот и думай. И вот што еще…

Ленков засунул руку в оттопыренный карман, вытащил полную горсть монет, высыпал кучкой на этажерную полочку, перебрал пальцем, считая, досыпал в кучку из другого кармана.

— Тут тебе, Тимофей, пятьсот рубликов серебром. Это, паря, я тебе по случаю приятного знакомства на подарки жене и девкам твоим отсыпаю. Бери, бери, мы с тобой одна компания, тем более ты меня от угрозыска спас. Брат почти…

Ленков выдержал паузу, пытливо глядя на Лукьянова, потом как бы в раздумье добавил:

— Конешно, неволить и резона нет… В общем, подумай, Тимофей. А деньги возьми, чо они тебе лишние… Паче расписки же с тебя не требуется. А не нужны будут — вернешь при случае…

Поднялся со стула, хлопнул, потирая, в ладони.

— А пошто ж ты, Алеха, к столу не зовешь? Поди, уж все выпили и сожрали, черти!

Хлопнул Лукьянова по плечу.

— Пойдем, пойдем, выпьем за Алешку с Анюткой… И не дури, сам понимашь…

На подвыпившую публику появление Ленкова и Цупко произвело, конечно, не то впечатление, когда бы это на трезвую голову происходило. Но все равно, кто-то вскочил с места, громко приветствуя Костю, пьяный Бориска Багров, поддерживаемый Яшкой Верхоленцевым, лез пожимать руку. Мишка-Долгарь тут же вышел вприсядку под гармошку Хохленка, а сожительница Долгаря, Машка Чубастая, пронзительно запела-заорала: