— Понимаю. — Она кивнула и наклонила голову в сторону, солнце блеснуло на рыжих локонах, упавших на плечо. — Вам следует знать, мистер Корбетт, что вас подставляют. Еще до моего отъезда из Англии отцу пришло письмо от деда, чтобы он не беспокоился, потому что дед дал клятву найти мне мужа. Вот вы, сэр, очень похоже, и есть кандидат в женихи.
Мэтью широко улыбнулся в ответ на эту чушь, но лицо Берри осталось абсолютно серьезно, Мэтью тоже перестал улыбаться.
— Но это же смешно!
— Рада, что мы придерживаемся по этому поводу единого мнения.
— Я вообще не собираюсь жениться на ком бы то ни было в ближайшее время!
— А я до того, как выйти замуж, хочу зарабатывать себе на жизнь искусством.
«Нищая старая дева до конца жизни», — подумал Мэтью.
— Но ведь ваша профессия учительницы для вас тоже важна?
— Разумеется. Я считаю себя хорошей учительницей, и я люблю детей. Но меня призывает искусство.
«Полуночным воплем голодного кота», — сказал про себя Мэтью, но внешне даже не изменился в лице.
— Обещаю вам, что сегодня же поговорю с вашим дедом начистоту. Он меня все обхаживал, чтобы я поселился в молочной, и теперь понятно зачем.
Берри встала — при ее росте ее глаза оказались почти вровень с его.
— Не надо так спешить, мистер Корбетт, — сказала она шелковым голосом. — Если дедушка поставит только на вас, он не будет подсовывать мне целую череду надоедливых дебилов, у которых представление о счастливом будущем — мягкое кресло да услужливая горничная. Так что если вы ему подыграете, то сделаете мне одолжение.
— Правда? И что я от этого получу? Темницу с земляным полом?
— Я же не говорю, что вам придется меня — как это вы сказали, опекать, — какое-то долгое время. Где-нибудь с месяц, этого должно хватить, чтобы я сумела втемяшить… — Она осеклась и нашла более точное выражение: — Внушить дедушке, насколько важна для меня свобода. И тот факт, что я сама себе найду молодого человека, когда сочту нужным.
— Месяц? — От одного этого слова у Мэтью стало противно во рту. — С тем же успехом я бы его провел в тюрьме. Там хотя бы окна есть в камерах.
— Ну хотя бы подумайте над моей просьбой. Подумаете? Я буду у вас в долгу.
Мэтью даже секунды не желал бы об этом думать, но тут был некоторый интересный момент: если он согласится остаться в молочной и хотя бы притвориться опекуном или сторожем — или кем там еще Григсби придумал — для Берри, то сведения о магистрате Пауэрсе в ближайшей «Уховертке» не появятся. Месяц? Месяц он выдержит.
Наверное.
— Подумаю, — согласился он.