- Надо надеяться, они будут сговорчивыми, - пробормотал, Боб. - Выйти на пенсию, да еще не потеряв службы это, Сорроу, приятная участь, разведенных японских жен, не достигших совершеннолетия.

Закрыв фанеру, он однако-ж перестал улыбаться. Во взгляде его на товарища, спешно гримировавшегося под обер-кондуктора, засветилось что-то жалобное.

- Срамота, Сорроу, срамота и неудача! Все шло как по маслу, начиная с этого дурня проводника, который нанюхался понюшки, как кот валерьянки. Я пропускал: публику честь-честью, отрывая купоны. Зеркалка у меня на шее фотографировали каждого, как обезьянка. И вот, не успело дойти до него…

- До майора Кавендиша?

- Ну да, до этого чёртова майора, как в глаза мне метнулась щепотка пыли, словно от ветра. А потом, Сорроу…

- Ну?.

- Протерев глаза, я - сказать тебе по чести - на секунду сам закрыл их!

Боб Друк мечтательно смежил ресницы. По лицу его разлилась немецкая сладость:

- Я закрыл их, потому что, Сорроу, красота этой женщины ошеломила, ослепила, обсверкала меня! Представь себе молодую красавицу турчанку, жену этого проклятого Кавендиша, в полном анфасе и без чадры. Она держала в руках билеты. Зеркалка нащелкала ее четыре раза. «Мой муж, майор, не совсем здоров. Он прошел в купе, не беспокойте его», сказала она по-немецки, а я…

- А ты, Боб, как трижды олух, как старый дамский ридикюль, как месопотамский осел, - поверил ей и не придумал повода, чтоб заглянуть в купе. Ты не сделал главного, для чего союз прислал тебя в Гамбург.

- Ну да, - угрюмо ответил Боб Друк, - посмотрел бы я, кто это сделал! бы на моем месте!

- Ты хочешь сказать, что ты так и не видел майора Кавендиша?

- Ни в лицо, ни в профиль, да в спину, дружище. Успокойся! Время еще есть. В Гаммельштадте я обязан вручить ему в собственные руки телеграмму.

- Плох тот парень, кто надеется на завтра, Друк! - угрюмо отвадил Сорроу. - Тебе было сказано: сфотографировать майора при посадке. А ты что сделал? Ты позволил пустить себе пыль в лайд в прямом и переносном смысле, да после всего этого смерча не раздобыл вдобавок ни единой приметы майора!

Что правда - то правда!. Ни единой приметы от проклятого майора Не имелось в руках не только у Боба Друка. Никто из союза Месс-Менд не видел майора ни в натуральную, ни в живописную величину. Этот замечательный джентльмен, вызвавший только наднях величайший скандал в английском парламенте, никогда и нигде, даже в американском журнале «Уткаревю», не появлялся сфотографированным: до скандала - потому что он еще не был знаменит и даже не, был известен, а. после скандала - потому что печатать его фотографию было строжайше запрещено, а сам майор был Заклеймён ужасным именем вероотступника.