- Вот так вера!-пробормотал надзиратель выходя из камеры.- Если б наши епископы имели хоть с горчичное зерно такой веры, у них никогда не отняли, бы ни доходов, ни поземельной собственности! Малый с голоду помрет, а первый кусок своему идолу. Н-да. Написать бы об этом в «Миссионерское обозрение»!

Между тем Боб Друк убедился, что его мучитель далеко и глазок впервые за весь этот день не занят круглым начальственным, налившимся кровью глазам. Тогда быстрее обезьяны он схватил пудинг, понюхал его, развернул, отломил добрый куст и облегченно вздохнул. Надежды его оправдались, и пудинге были веревка, отмычка, нож, фонарик и письмо. Спрятав эти предметы себе за пазуху, Друк расстелил письмо на полу камеры, лег на живот спиной к двери и стал незаметно читать. Если б сейчас кто-нибудь заглянул в глазок, он подумал бы, что дикарь наконец уморился и заснул.

«Милый дикарь Из племени Тон-куа!

Вы такой же дикарь, как я - черепаха, и, надеюсь, вы благополучно улизнете от этого несносного Кенворти, который сватался за меня уже два раза, после наглых ухаживаний майора Кавендиша, чьи брюки вы лучше бы продали старьевщику, а насчет меня, если будет время и придут воспоминанья, знате, что за Кенворти я все равно замуж не выйду, и ни за кого.

Пэгги Смит, дочь судьи».

В высшей степени теплое и симпатичное выражение глаз дикаря дало бы понять мисс Пэгги, если б она могла его видеть, что время и охота для воспоминаний у идолопоклонника будут в избытке. Прижав тихонько к губам невинный клочок бумаги, Боб Друк сунул его также за пазуху, только ближе к сердцу, нем веревку и отмычку.

Наступила ночь, а он лежал неподвижно. Видя, что дикарь спит, сторожиха, часовые и сам надзиратель оставили его в покое. Тогда, осторожно поднявшись на ноги и повязав брюки Кавендиша вокруг талии, Друк начал ловко орудовать по пученными инструментами. Не прошло и часа, как окошко было вырезано и веревка спущена со второго этажа в густой тюремный сад. Друк возблагодарил священную пляску, натрешь певавшую are» члены в достаточной степени, прыгнул, как мошка, наверх и перемахнул за Крохотное оконце.

Миг - и арестант скрылся в кустах. Вокруг полное безмолвие. Часовые его не заметили. Добраться до каменной ограды, перекинуть через нее веревку и переползти на ту сторону было уже прямо-таки плёвым делом. Но здесь мы должны сказать, что молодой сыщик допустил большую неосторожность. Вместо того чтоб прямо отправиться на вокзал, он долго бродил по темным улицам Ульстера, меланхолически вздыхай и разглядывая вое двери и окна ульстеровских особняков. Лотом, очутившись на вокзале, он опять-таки не превозмог личного мотива, что, как известно, всегда вредила и вредит общественному лицу, а именно: потребовал конверт и марку, долго кусал карандаш, потом долго писал, нервируя меня в высшей степени, надписывал адрес, вздыхал, возился на стуле, собственноручно снес письмо в почтовый ящик и только после этого сел на лондонский поезд, чем успокоил мое нестерпимое авторское желание видеть его, наконец в полной безопасности.