– Есть самовары! Есть! – откликнулись голоса из разных углов комнаты. – А в чём дело?

– А в том, – говорит самовар, – что вы всеми силами старайтесь не попасться в руки моей хозяйке – Томе Наговицыной. Чем в её руки, лучше в печь, в мусорный ящик, в утиль! Вы видите, до чего ока меня довела за месяц? Нет, я не могу спокойно говорить! Я начинаю кипеть, я вот-вот распаяюсь!

Самовар всхлипнул, из него повалил пар, и если бы Тритутик не догадался перелить в него всю воду из графинчика, стоявшего на столе, то старый бедняга и в самом деле бы распаялся.

Потом взяла слово кукла. Она спросила:

– А можно так сделать, чтобы на нас всё время оставались этикетки и чтобы всякому было видно, сколько за него заплачено? За меня, например, уплатили столько, сколько за двадцать восемь тряпичных кукол. Даже дороже.

Тритутик сказал:

– Этот вопрос глупый и нехороший. Сядьте на место. Хвастать надо не тем, сколько денег на тебя тратится, а каков ты сам по себе. А ещё лучше совсем не хвастать.

Кукла села на место, надула губки и сделала вид, будто ей всё-всё неинтересно. А потом она увидела, что никто на неё не обращает внимания. Тогда она вскрикнула: «Ах, ах, ах!», сделала вид, будто ей дурно, и опять откинулась назад, чтобы все видели, что у неё закрывающиеся глаза.

И тут все сразу увидели, что она пустая задавака и думает только о себе. Её согнали с подоконника, а взамен посадили старого, но очень чистенького медведя, который до этого скромно сидел в самом заднем ряду.

Тритутик к нему обратился:

– Может быть, вы, Михаил Иваныч, скажете нам несколько слов?

Медведь ответил не сразу. Он подумал, потом, кряхтя, поднялся на задние лапы и пробурчал:

– Что вам сказать? Я очень стар. Мне уже пошёл четвёртый год.

Игрушки ахнули от удивления:

– Подумать только! Вы так прекрасно сохранились!

– А мне ещё и двух месяцев нет! – горестно прогудел Томин самовар.

– И мне!.. И мне!.. И мне!.. – застонали старые игрушки.

Стон пошёл по всей комнате.

«Хорошо ещё, что наши игрушки помалкивают», – в одно время подумали и Ваня и Наташа.

Но они напрасно радовались.