— Что ж, поправить в описи поп мог недавно, а похитил, видно, давно.

— Продал и деньги прожил.

— Кто его знает!

Тут в разговор вмешалась Фекла.

— Не корите батюшку понапрасну. На исповеди я кровь и тело Христово принимала из купеческой серебряной чаши. Опять же про заутреню пасхальную скажу. На батюшке самый большой крест был… серебро с золотом… а в руках крест с дорогими каменьями.

— Но сейчас-то этого нет, — возразил Трофим.

— Не знаю, не знаю, — пожала плечами Фекла.

— Куда же он спрятал?.. — гадал Стародубцев.

— В землю зарыл, — заявил Пантушка. — Клады всегда в землю прячут.

— Следователь доищется, — уверил Трофим. — Он сейчас всю церковь перероет, каждую икону со всех сторон разглядит.

— Может, и признается батюшка, если уж согрешил, — вздохнула Фекла.

— Держи карман шире! — Стародубцев усмехнулся. — Драгоценности так-сяк, а вот убийцу найти не можем — это обидно… Да-а!.. А не встречался случайно тот… ночной гость?

— Не знаю, — ответил Трофим. — Я ведь не видал его тогда.

— А я видел! — вскрикнул Пантушка. — Я на ограде сидел, светло еще было.

— Ну, а после того ты его не видал? — спросил Стародубцев.

— Нет.

Милиционер встал, собираясь уходить, засунул руку в карман тужурки, вытащил пузырек с порохом, мешочек с дробью и спичечную коробку с бумажными пистонами.

— Это тебе, Пантушка. Боевые припасы. Пистолет-то цел?

— Цел.

— Ну вот. Полнаперстка пороху, забей бумагой, потом полнаперстка дроби… Да завтра я тебе все покажу. Пока прощайте.